Веслав Мысливский - Камень на камень

Шимек нигде не вспоминает, что «в начале было Слово, и слово было Бог», но философствует он так: «Что еще, по правде сказать, человеку дано, кроме слов? И так у нас у всех впереди вечное молчанье, намолчимся еще. Может, еще будем об стенку биться в тоске по самому завалящему словцу. И обо всяком, не сказанном на этом свете, слове, как о грехах, жалеть. Только тогда поздно будет».

Слово — жизнь. Слово — осознающий себя человеком человек. И слово — это связь между людьми, та самая, которая, как сказал бы молодой Маркс, делает человека-индивида родовымсуществом, Человеком, а не потерянным в «экзистенциальных ситуациях» субъектом-одиночкой.

Одиноким становится брат Шимека, Михал, в детстве прочимый в ксендзы, затем, в зрелом возрасте, ставший неким начальником, функционером, а потом его карьера рухнула, он же успел потерять связь с корнями, родным гнездом, и вот онемел (или замолчал навсегда), и немота эта вполне символична, конечно. Роман «Камень на камень» не воссоздает — мы уже сказали — реального течения исторических процессов, ни в военное, ни в послевоенное время, и Михал, честно сказать, объяснен плохо, живого характера его мы не ощущаем. Не то — Шимек. Он не только в поступках своих, но и в слове своем, в витиеватых своих бесконечных монологах — характерен и азартен. И рассуждения его тоже выходят за пределы конкретных ситуаций, более того, в словеон и выражает себя философски, на высоком уровне этических идей. Потому что само слово он трактует как связь между людьми, как путь, который через трудное привыкание души к душе, человека к человеку (бывает, «разговор заводить все равно что взрезать плугом давно не паханную залежь») ведет к обретению в другом себя, посредством помощи этому другому — так и только так обретешь человеческое в себе.

Неравнодушие к другим есть и проявление человечности в тебе самом, и путь воспитания ее — в себе и в других. Вот что символизирует в романе слово, речь, о которых Шимек так говорит Михалу, борясь за пробуждение, за возрождение в нем человека, человеческого достоинства: «Весь Мир — сплошная речь… если к земле обратить ухо… услышишь людской шепот, и что люди думают, что им снится, где у кого кот мяучит, в чьей конюшне лошадь ржет, которое дитя материнскую грудь сосет, а которое только приходит на свет, потому что все это речь. Бог почему велит людям словами молиться? Без слов он бы человека от человека не отличил. Да и человек сам бы себя от других не отличил, не имей он слов. Со слова жизнь начинается и словами кончается».

Роман событий, «Камень на камень» в гораздо большей мере есть роман морально-философских рассуждений; их интересно, нескучно нам читать, потому что они ярко характеризуют героя, его «ментальность», образ мысли и души, и в то же время они как бы самостоятельно существуют, обращаются к нам, читателям, сами по себе, навязывают нам интеллектуально-душевный диспут о человеческих ценностях.

Первая из необходимейших ценностей — для Шимека — свобода. Роман В. Мысливского — это философский (художественно-философский, душой человеческой ведущийся!) спор о смысле человеческой свободы. Не той, которая в экзистенциализме означает субъективное воление наперекор всему, «знак» человека, «знак» личности, вырванной из «диктата» какой-либо коллективности. Но и не той, которая этику свободы связывает с этикой религиозного служения богу, этикой «паствы», к которой проявляют милосердие.

Отметим, что в 80-е годы католицизм (в Польше особенно) очень настойчиво стал соединять проблематику свободы с проблематикой «подлинной» религиозной этики: «теоцентристское» перестали противополагать «антропоцентристскому», а пытаются первым пропитать второе. Польская церковь берет на себя задачу заполнить своим пониманием свободы тот «вакуум», который якобы образовался у людей (у поляков особенно) в силу неудач, моральной недостаточности всех-де движений за свободу, «мирских», не увязанных с теоцентризмом.

В одной из статей в варшавском католическом еженедельнике — показательно ее название «Свобода как призвание» — читаем: «Ни одна попытка достичь свободы, предпринятая наперекор Богу или без него, не может закончиться успехом…» Но — «если церковь подчеркивает трансцендентное измерение свободы, то не потому, что желает только свободы религии, как это утверждают подчас ее противники, за что взамен она, мол, готова ужиться с любой властью. Церковь хочет человеку добра во всех измерениях…» Но все же? «…Прежде всего как гражданину „Града Божия“, а затем также как гражданину „Града Земного“» [17] Janusz Reiter. Wolność jako powołanie. — “Przeglgd katolicki”, 29.VI. 1986. .