Агния Кузнецова - Много на земле дорог

— Но Славка-то все равно влюблен в Надю, — упрямо сказала Мамлакат.

И Клеопатра словно под холодный душ попала.

— Не огорчайся! Выйти замуж и быть домашней хозяйкой — это так скучно… — возвратилась к прежнему разговору Мамлакат.

— А по-моему, совсем не скучно, — к удивлению подруг, сказала Надя. — Я вот удивляюсь, почему у нас все женщины, работающие на производстве, в пятьдесят пять лет получают пенсию, а домашние хозяйки пенсии не имеют. А разве то дело, которое делают они, менее важно? Труд домашней хозяйки — это государственный труд. Ведь без семьи нет и государства.

— А большинство женщин работают и детей растят, — сказала Клеопатра.

— Тем на старости лет я дала бы двойную пенсию! Как женщинам-героиням! — воскликнула Надя.

— А ты обратись в правительство со своим предложением, — звонко рассмеялась Мамлакат.

— И обращусь когда-нибудь, — сказала Надя. — Только надо ума прибавить да жизненного опыта накопить. А к тому времени, я думаю, и без меня это сделают.

— А ты хочешь быть и станешь знаменитым инженером! — сказала Клеопатра.

— Возможно — да, а возможно — и нет. Мне хочется воспитанием людей заниматься. Кончу институт, тогда видно будет.

— А я замуж, конечно, выйду, — сказала Мамлакат, — но без работы жить не буду. Не хочу быть домашней кошечкой, про которую писатель в этой книге написал.

Девушки замолчали, прислушиваясь к ветру за окном, к ночной тишине.

Надя улыбнулась и нараспев стала читать стихи Пушкина:

Вот так и мы… Ну что же, спать пора!

Девушки легли, но заснули не сразу. Каждая думала о своем.

Ясная морозная зима в разгаре. Над Москвой высокое чистое небо. Москва-река и каналы покрылись прозрачной ледяной коркой.

В восемь часов утра по заводской железнодорожной ветке паровоз притащил на склад платформы щебня и гравия. Первый полувагон остановился около разгрузочных бункеров, окруженных кольцом народа, и под оглушительные крики «ура» в скованный морозом щебень впервые вонзились зубцы рыхлительной машины Алексеева. В несколько минут полувагон был загружен. Первыми схватили Славу и начали качать его товарищи по цеху, потом он попал в дружеские объятия рабочих склада, затем его окружила молодежь. Славе пожимали руки, награждали легкими тумаками, а растроганная Клеопатра, воспользовавшись подходящей минутой, даже поцеловала молодого изобретателя.

Вечером в клубе отмечали это большое заводское событие.

Просторный зал клуба заливал яркий свет «юпитеров» кинохроники. Около сцены на стенде «Лучшие люди нашего завода» — цветной портрет Славы Алексеева. Лицо в полупрофиль, темный румянец на худощавых щеках и глаза голубые, ясные. Здесь же, среди других фотографий, — Надя Молчанова. Она сфотографирована в нарядном светлом костюме, с комсомольским значком на груди.

Но зачем смотреть на фотографии, когда все эти люди сегодня в зале?

Здесь же и Костя Лазовников. Он сидит один, с ним только Надино сердце — самой же ей некогда даже подойти к нему.

Зал переполнен «своими» и «чужими». Здесь и представители печати и радио, гости из Центрального комитета комсомола.

Надя очень волнуется.

Сегодня, по инициативе заводского комитета комсомола, молодежь ставит инсценировку «Послушайте нас и подумайте о себе». Не тревожит ее то, как артисты сыграют свои роли и понравятся ли зрителям декорации и костюмы. А вот дойдет ли до сердца зрителей то, над чем бились авторы постановки?

Не меньше Нади волнуется и Костя. Ведь это он вместе с Надей писал инсценировку. Надя подбирала заводские факты, а Костя, недосыпая ночей, превращался то в лирического поэта, то в прозаика-сатирика.

И вот занавес взметнулся вверх. На сцене, неуверенно пристукивая каблучками, пылая будто маков цвет, появляется румяная Василиса, работница ремонтно-механического цеха; за ней, приплясывая, выходит кудрявый Сеня с разгрузочных бункеров.

За сценой бойко играет баян. Из суфлерской будки излишне громко подсказывает текст пожилой библиотекарь.

Надя от дверей наблюдает за слушателями. Вначале им просто занятно видеть своих товарищей не у машин, а на сцене.

— Василиса-то! Василиса! Как заправская артистка! — слышатся голоса.

В сценке изобличаются грубость, невоспитанность. Василиса и баянист поют частушки, и за каждой из них скрыт либо факт, либо фамилия. Кое-кто в зале примолк. Вдруг всенародно назовут?