Дмитрий Вишневский - Рассказы о большом мире

Полина не разрыдалась, давая волю чувствам, нет. Наоборот – замерла, точно пойманная в ладонь мышка, и лишь слегка задрожала.

Затем отстранилась, и не глядя на меня, ушла из кухни, оставив наедине со своими догадками.

Через минуту тихонько хлопнула входная дверь.

Вечером я узнал, что врачи подписали ей смертный приговор. На всё про всё дали два месяца. Максимум. Предложили лечь в клинику. Она отказалась.

Когда она попросила простить её, я, дурак, ничего не понял.

Ночью меня вызвали в лабораторию.

И я уехал.

Утром, доставая её из петли, я орал так, что соседи вызвали милицию.

Самое кошмарное во всём этом было то, что молодая лаборантка перепутала анализы.

Но они даже не удосужились перепроверить результаты.

Узнал об этом я только после похорон Полины.

Она оставила мне записку, в которой написала о том, что счастлива была лишь со мной и никогда ранее. Написала, что не может так умирать – медленно и наблюдая мои страдания. Попросила прощения за причинённую боль.

Я взял отпуск. Не получалось сосредоточиться, всё валилось из рук, а на моей работе это недопустимо. Мог серьёзно подвести людей. И тогда я узнал о параллельном проекте,

который стал моей надеждой на чудо.

После перевода попросил дать мне возможность работать круглосуточно. Лишь изредка возвращался домой отоспаться и принять ванну. Приезжать в квартиру, где совсем недавно она играла Шопена, где читал ей вслух и где мы так вдохновенно любили друг друга, было мучительно больно. Я всерьёз задумался о переезде.

Но главным была работа. Лишь она спасала меня.

А через четыре месяца меня разбудил ночной звонок Григория.

7.

- Гриш, – сказал я, стараясь придать голосу непринуждённость, – езжай домой, выспись. Я хорошо поспал, подежурю. До прибытия сотрудников осталось всего ничего. В общем, давай, отчаливай. Приезжай к обеду. Всё будет в порядке.

Григорий как-то странно посмотрел на меня, кивнул, встал с кресла и вышел.

На расчёт дозы у меня ушло около пяти минут. Всё чего я хотел – вовремя вытащить её из петли. Вводя сыворотку, я исступлённо молился.

Два часа я наблюдал за Клаусом.

А после…

Знаете, таких ощущений я никогда не испытывал. Всё вокруг словно замерло. Посмотрел на настенные часы. Секундная стрелка не двигалась. Медленно перевёл взгляд на Клауса, крутящегося в колесе. Он был похож на фотографию.

Воздух стал таким плотным, словно я погрузился в болото.

А потом я потерял сознание.

Очнулся у себя дома. Ночью.

Когда открыл глаза – обомлел.

Перед камином, в кресле сидел я и вслух читал рассказы Аверченко. А к моим ногам прильнула Полина – такая родная и живая.

Я посмотрел на себя нынешнего. Тот же, что и был в лаборатории – в белом халате, накинутом на костюм.

Но они словно не замечали меня.

- Доброй ночи, – осторожно сказал я.

Никакой реакции.

- Эй! – крикнул я, – Вы меня слышите?!

Нет. Они не слышали и не видели меня. Хотя я стоял прямо напротив них.

Я прошёлся по комнате туда-сюда. Затем подошёл к окну. Ночная Москва лета две тысячи пятнадцатого года.

Это какой-то бред… Я же перенёсся в прошлое! Осталось всего два дня до её смерти! Я же вернулся, чтобы спасти её!

Ирония. Я стал призраком. Меня никто не видел и не слышал. Я подумал про Клауса. В конце ноября две тысячи пятнадцатого года мы тоже не видели и не слышали его, хотя он вернулся в прошлое, судя по данным видеонаблю…

«Нужно срочно найти видеокамеру!» – подумал я, выбегая из квартиры. И остановился. Потому что прошёл сквозь дверь.

Я не влиял ни на что.

Не мог касаться предметов, не мог вызвать лифт, потому что не мог нажать кнопку. Я ничего не мог. Только перемещаться и наблюдать.

Два следующих дня я не отходил от Полины. Я прежний уехал в лабораторию, я нынешний сопровождал Полину в больницу.

Я прежний уехал по ночному вызову.

Я нынешний, никем не замеченный, орал от боли и плакал в голос, когда наблюдал то, как Полина покидает этот мир.

Я прыгал вокруг дергающегося в агонии тела, пытаясь сделать хоть что-то, но всё было бесполезно. Менее чем через минуту она замерла.

Все мои надежды рухнули. Если бы в тот момент мог покончить с собой, я бы сделал это.

Но не мог. Я просто смотрел кино. О своём и её прошлом.

Не испытывал голода, не хотел спать, никаких потребностей. Был эмоциями и только.

Несколько месяцев бродил по Москве, посещая, словно музеи, квартиры в многоэтажках и хрущёвках, наблюдая за жизнью столицы.