Григорий Луч - И мы солдаты...

«Может, там немцы», — подумал мальчик. Сердце гулко застучало в груди.

— Кто там? — раздался в ночной тишине мальчишеский голос, очень знакомый Араслану.

«Неужели Мишка? Ну, конечно, он!»

— Кто там?

— Мишка!.. Это я — Араслан!

— Жучка! Перестань лаять! — крикнул Мишка, вытаращив глаза. — Откуда ты свалился?

— Из Бреста. Нас много. Остальные остались на том берегу, — сообщил Араслан.

Из крайнего домика выбежали Колька с Таней. И Араслан вспомнил: ведь ребята уехали в лагерь в первую смену! Здесь и застала их война.

— У меня тут в деревне дедушка живет, — сказал Колька. — Днем нашу деревню бомбили фашисты. Полдеревни превратили в пепел. А мы в лесу были, ходили за ягодами. Вернулись в деревню, только пожары полыхают. А из людей почти никого не застали.

— Пришли в пионерлагерь, — добавила Таня. — Думали, что наши в лесу… До вечера искали, но никого так и не встретили.

Ребята отправились за беженцами — пусть хоть женщины и дети переночуют в домиках.

Араслан, Мишка и Колька устроились вместе под старым грабом. Долго не могли уснуть мальчишки — вспоминали отцов, строили планы, что делать дальше, но так ничего и не придумали. Ясно было одно: держаться вместе.

Потом пришел сон, только мать так и не сомкнула глаз.

Неужели пути-дороге нет конца и края?

— Светает. Вставайте, товарищи! Пора! — гремит над поляной дедовский бас. И снова суета сборов, плач детей, и нескончаемая дорога на восток.

…На востоке заалела заря. Лес наполнился птичьим гомоном. Утренний прохладный ветерок зашелестел зелеными листочками деревьев, еще не израненных фашистскими пулями и осколками снарядов.

Беженцы решили держаться подальше от лесных большаков, выбирали глухие проселочные дороги. По шоссе двигались только машины.

Мать аккуратно сложила остатки пищи в котомку, перекинула ее за спину, сунула Ире узел — больше поклажи не осталось, чемодан потерялся во время бомбежки.

Она даже не вспоминала о нем, главное, дети были с ней, рядом, целые и невредимые: статная, красивая Ира — уже совсем взрослая девушка, хохотушка Валюшка, добрая и веселая, душа нараспашку, и сынок Араслан. Как он повзрослел за эти дни войны, как стал похож на отца! Мать искоса взглянула на него: что-то он задумчив сегодня. Лицо хмурое, озабоченное, руки непроизвольно теребят фуражку с красной звездочкой — подарком отца. С фуражкой Араслан не расстается, даже спит в ней.

Араслан думал о своем: так и не сумел он убедить Мишку и Колю пробираться вместе — ребята в последний момент не захотели бросать пионерлагерь, тем более и деревня, где жили дед и бабка Коли, была под боком.

…Солнце поднялось высоко.

Деревья поредели. Показалась опушка леса.

— Придется выходить на дорогу, — сказал дед.

Все уже знали, что зовут его Михаилом Михайловичем и был он в далекой, казалось теперь, довоенной жизни школьным учителем на пенсии.

Только вышли на шоссе, как в небе послышался гул моторов. Откуда ни возьмись, появились три самолета со свастикой на желтом брюхе. Где-то впереди, там, где были машины и подводы, грохнул взрыв. Люди смешались, заметались в поисках убежища, а с самолетов началась пальба из пулеметов.

— За мной! — крикнул Араслан и бросился в сторону ближайшего оврага. Все побежали за мальчиком, скрылись в пшенице, потом сползли в овраг и притаились под крутым берегом.

Ши-и! — свистят пули. Ух! — грохочет воздух. Дрожит земля. Надрывно гудят моторы, тарахтят пулеметы. Запылало пшеничное поле, бурое пламя вскинулось над землей.

— Нельзя здесь оставаться, — сказал Араслан. — Уходить надо.

Матери показалось, что это говорит не ее сын, а взрослый мудрый человек.

По оврагу разбрелись кто куда.

Шалфеевы решили переночевать в лесу. Нашли подходящее место у кучи засохших срубленных веток. Если бы не война, хозяин увез бы их домой, а сейчас лежат они, никому не нужные. Ира расстелила плащ, легли все вместе, тесно прижавшись друг к другу.

В предрассветных сумерках Шалфеевы перешли овраг и продолжали путь.

Прошел день, второй… Усталые, осунувшиеся, к вечеру добрались до хутора Вишенки. Постучались в крайний домик. В окне показалась старушка. Она долго смотрела своими подслеповатыми глазами на женщину с тремя детьми:

— Заходите, уж коли пришли.

Старики — народ любопытный. Все хотят знать: откуда? Кто? Чьи? Куда путь держат?

— Из Бреста, значит. Издалека, — заохала старушка. — Только будет ли толк в том, чтоб идти дальше? Станцию окружили немцы. Пока у нас их не было. Хуторок наш мал. Зачем он немцам? Может, останетесь у меня? Не дай бог, напоретесь еще на них? Лютуют, говорят, они страшно. Хуже зверей, бают.