Григорий Луч - И мы солдаты...

— Ребята, слышите, птичка запела? — говорит вполголоса Петя. — О весне напоминает.

— Скворцы скоро прилетят, а вдруг они под пули попадут? Ведь война… — спросил кто-то. Мы расхохотались.

— Птицы не с запада прилетают! — говорит Петя. — Мои обязательно прилетят. А я еще скворечник сделаю. Я уже дерево выбрал.

— И я, и я, — кричим мы.

— Ну, чего расшумелись? — говорю я сердито, как Василий Архипыч. — Нас же услышат, а мы должны незаметно обойти и окружить противника. — Все замолкают, пристыженные. И правда, разорались, как маленькие. Где-то рядом треснула ветка. Мы насторожились, сняли свои «ружья»-палки с плеч. Затаили дыхание, озираемся.

За соседним деревом полыхнуло бледное пламя — да это лиса, за ней другая, третья. Бегут легко, не спеша, хвостом след заметают. Не сговариваясь, мы кинулись за ними. Но разве догнать рыжих — за поворотом их и след простыл. Не успели опомниться, как кругом затрещали «автоматные» очереди.

— Тра-та-та-та! Ура, вы окружены, мы победили.

Вот тебе раз! Нас самих окружили ребята из первого отряда. Тут и спорить бесполезно. Лисицы нас подвели. Оказывается, ребята из группы Сани Петрова тоже их заметили, но не побежали за ними, не хотели проиграть сражение.

— Эх, вы, вам бы только лисиц и гонять! — смеялся Санька.

— Мы тоже выполнили задание, — схитрил я. — Ты разве не знаешь, что они совсем обнаглели — кур с фермы среди бела дня таскают. Вот мы их и пугнули. Правда, ребята?

— Ладно уж! — Саня похлопал меня по плечу. — Не оправдывайся, в следующий раз отыграетесь!

Мне стало стыдно.

Подошел Василий Архипович. Он тяжело дышал и хромал больше обычного. Тяжело ему на лыжах.

— Докладывайте выполнение задания, — сказал он.

Я доложил, не утаил и причины нашего позорного поражения.

Василий Архипович подвел итоги:

— Группа Сани Петрова выполнила задание, группа Вани Кириллова показала плохой пример, загляделась на лисиц и забыла про задание. Ребята, военная игра не только игра. Вы ведь будущие солдаты и не должны забывать об этом. Понятно?

— Понятно, Вас… товарищ военрук, — ответил я. Щеки у меня горели от стыда.

— Ну, а теперь в школу! — Василий Архипович махнул здоровой рукой и тяжело поехал вперед.

Как-то вечером за ужином мама сказала:

— Вот ты, Ванек, все просишь хлеба, а где его взять — мука давно кончилась. Я думаю, может, нам корову продать. Покупателя я уже нашла из соседней деревни. Двадцать пять пудов ржи дают. Как, сынки? Что будем делать?

— Мам, а пахтанье? — заныл я. Федя молчал, но я по лицу видел, что ему тоже жаль корову. Еще бы! Буренка у нас такая умная, послушная. Мама ее совсем маленькой телочкой взяла. Мы с Федей пасли ее, играли с ней, кормили с руки. И вот теперь не будет у нас Буренки…

Нам даже есть расхотелось, а мама уже все решила и не хочет замечать, как мы оба расстроились.

— Пахтанье я в пахталке заморозила, Ванек, — говорит она. — До весны хватит.

— А весной новую корову купим и на Буренку обменяем, да? — спрашиваю с надеждой.

— Нет, сынок, корову мы теперь уж до конца войны не купим. Не на что. Зато с хлебом будем.

— А когда война кончится? — задаю себе вопрос и сам же отвечаю: — Папа пишет, что гонят фашистов на запад, значит, скоро и война кончится.

Мама с Федей смеются — кому же не хочется, чтобы скорей кончилась война!

Когда мама вышла, Федя сказал мне почему-то шепотом:

— Слово держать сумеешь?

Я кивнул, ответил тоже шепотом:

— Ага.

— Смотри, что у меня есть, только никому — даже маме.

— Честное пионерское!

Брат берет свою сумку, не спеша расстегивает ее и достает — я даже зажмурился от сладкого ужаса — пистолет. Сначала я решил, что он самый что ни на есть настоящий, но потом-то уже разглядел, что это самодельный. Ручка у него деревянная, а ствол, курок, затвор — из настоящего железа.

— A-а, а он стреляет? — спрашиваю.

— Ого! — Федя самодовольно улыбается. — Еще как!

— Дай подержать, Федьк!

— Ты что, сдурел! Я его никому не даю. Он заряжен.

— Ну хоть стрельни тогда!

— Дурачок! Вся деревня сбежится…

— А мы в лес пойдем и там…

— Посмотрим, вот когда за дровами поедем, может быть, и попробую.

— Давай скорей поедем! — умоляю я.

Ох, как мне хочется пострелять из такого пистолета! Весь день он у меня из головы не выходит. Решаю задачи, а у самого пистолет на уме.

— Ты что, Ванек, задумался? Буренку жалеешь? — спрашивает мама.

Знала бы, о чем я задумался, о чем жалею, за вихры оттаскала. На душе у меня нехорошо, совестно перед мамой, но с другой стороны — слово дал брату молчать.