Эльвира Барякина - Заговор молчания

Перебрав в памяти подробности их разговора, она окончательно развеселилась.

«В следующий раз, когда мы останемся наедине, поведу себя эдакой кошечкой, — решила Марика. — Намурлычу ему с три короба, дам себя по шерстке погладить… Он и оглянуться не успеет, как влюбится в меня».

Ох, лишь бы только он не оказался шпионом! Но Марике настолько не хотелось в это верить, что она и не стала.

Миша рассчитывал, что в деревне все сложится примерно так же, как в Москве: Алекс будет сам по себе, весь остальной мир сам по себе, а он, как человек облеченный доверием, будет между ними посредником.

Но Алекс ни в грош не ставил его посредничество: гулял там, где хотел, общался с кем вздумается… Да еще и постоянно подтрунивал над Мишей:

— Зря ты все время за мной ходишь: люди могут подумать нехорошее. У вас ведь существует уголовная ответственность за гомосексуализм.

Что такое гомосексуализм — Миша не знал, но Жека Пряницкий с охотой просветил его. В результате Степанов перестал приближаться к Алексу более чем на метр.

Тем временем бессовестный американец развлекался, как только мог. Уже на второй день по приезде он затеял с мужской половиной отряда игру в войнушку. Он изображал из себя злого американского сержанта, а все остальные соответственно были новобранцами.

— Lock your stinking bodies, you, muggots! [1] Подтянитесь, вы, опарыши! (англ., армейский жаргон) . — орал на них Алекс.

Правда, потом ему пришлось неоднократно «упасть-отжаться» уже под советские армейские команды.

— Я тебе говорил, что Алекс — мировой мужик! — радовался Жека.

Но Миша совершенно не разделял его восторгов.

Никаких шпионских действий Алекс не предпринимал, ничего такого не делал… Ну пойдет к какой-нибудь бабке, запишет за ней три страницы ерунды… Ну, полдня провозится с глиняной башкой… Потом на костер с ребятами отправится. А там пойдут в ход дешевые сигареты, пиво и ожесточенные споры.

— Правда, что у вас все операции делают без анестезии? — на полном серьезе спрашивал Алекс.

Народ катался со смеху.

— Ага! И еще мы ходим в шкурах и с каменными топорами за пазухой.

Вообще, выяснилось, что американцы имеют очень смутные представления о жизни в СССР. Алекс искренне полагал, что советские гаишники имеют право пристрелить водителя за превышение скорости, что коммунисты хотят завоевать весь мир и что все советские люди мечтают эмигрировать в США.

Впрочем, Алекс тоже изрядно веселился, когда Лена Федотова начинала перечислять ему основные «прелести» капитализма:

— Во-первых, в Америке каждый четвертый — безработный или бездомный. Во-вторых, у вас на улицах постоянные перестрелки. Богачи купаются в роскоши, а у бедняков нет денег даже на то, чтобы ходить в школу. Не говоря уж о медицине.

— Ничего подобного! — оправдывался Алекс. — У нас есть безработные, но их не так много. Бездомные — это вообще, как правило, алкоголики.

— Вот видишь! — торжествовала Лена. — У вас еще и алкоголизм есть!

Но Алекс и не думал сдаваться:

— Большинство американских школ бесплатные. Медицинские услуги покрываются страховкой.

— А кто Олимпиаду-80 продул? У нас было восемьдесят золотых медалей, а у вас сколько? Ноль без палочки!

— А мы вообще бойкотировали вашу Олимпиаду, потому что вы вторглись в Афганистан!

— Вот вам и засчитали поражение за неявку.

«Никакой Алекс не шпион, — в сердцах думал Миша. — Просто балбес и пустозвон. А мне тут возись с ним».

И от этих мыслей было тяжело и пакостно на душе, как от дела, не оправдавшего возложенных на него надежд.

Марика опоздала на обед и прибежала, когда все уже поели.

— Ты где болтаешься? — рявкнул Лядов, встретив ее на крыльце.

— Федотовой плохо стало, и я ее к фельдшеру водила.

— Плохо ей, видите ли… Иди ешь быстрее!

У Лены действительно последнее время были проблемы со здоровьем: то голова закружится, то давление скакнет, то тошнота накатит.

— Сначала кормят черт-те чем, а потом возмущаются, что у них дети болеют! — сердилась пожилая фельдшерица, выписывая Лене какие-то таблетки. — Еще раз прихватит, приходи — я тебе освобождение дам: поедешь в город. А то не хватало, чтобы у тебя аппендицит или еще что похуже нашли.

Марика отвела подругу в общежитие.

— Тебе что-нибудь принести?

Лена лишь вымученно покачала головой.

— Ничего не надо. Иди поешь сама, а то Лядов ругаться будет.

Марика села за столик в углу. Доведет себя Ленка! Ну разве можно так страдать по какому-то мерзавцу? Ведь даже болеть начала!