Эльвира Барякина - Заговор молчания

Алекс покровительственно оглядел девчонок.

— А я сделал серьезное этнографическое открытие. Оказывается, водка для русских — это то же самое, что для нас психоаналитик: весьма способствует налаживанию контактов с окружающими.

Мише Степанову было плохо. По-настоящему.

И дело было не в том, что с похмелья башка разламывалась на куски. Просто он до истерики боялся за свое будущее.

Зачем к нему подселили Алекса Уилльямса? Кто-то решил его подставить? Или, может быть, проверить? Если так, то проверка провалилась с самого начала.

И потом, кто наболтал Алексу, что Миша известный наркоторговец?

Миша встал со скомканной постели, побродил по комнате. На табуретке — пустая бутылка, на полу — засохшая лужа неизвестно чего.

С апартаментами в иностранном секторе, похоже, придется распрощаться. И дело не в том, что Миша был в чем-то виноват. Дело в том, что он попал под подозрение . А подозрительных здесь не держат.

Вчера Жека, пьяный до невозможности, все твердил ему: «У тебя мания преследования. Алекс просто пошутил: отомстил тебе за пельмени. И нет здесь никаких подслушивающих устройств!»

Ага, нет… Где это видано, чтобы американцев оставляли без присмотра? Да даже если и так, Алекс все равно настучит, что его обокрали. Американцы всегда на всех стучат: это у них в крови. Мише об этом один знакомый парень рассказывал: бросишь ты, к примеру, окурок в неположенном месте, и какая-нибудь сволочь тут же наберет полицию.

Тикал будильник, по радио бодрая пионерка декламировала стишок.

— Вот дура! — в сердцах обругал ее Миша.

Жеке хорошо: у него мать — торговый работник, квартира в пределах Садового кольца… Его вышибут — ему по фигу, он все равно в Москве останется. А вот Мише Степанову придется домой, в город Пучеж, ехать. Уж как там его встретят, можно себе представить: мать зарыдает, отец кинется ее успокаивать… А старые знакомые будут останавливать на улице и сочувствовать: «Что, не получилось в Москве-то осесть? Ну да, оно и понятно… В москвичи-то, поди, не всех берут».

Пить хотелось неимоверно. Миша прошлепал в туалет. Зачерпнув воды из-под крана, похлебал с ладони. На раковине стоял стаканчик с зубной щеткой и бритвой американца. Ишь, прописался!

В комнате Алекса было тихо: видать, сосед уже куда-то умотал.

В этот момент во входную дверь настойчиво забарабанили.

— Миша! Открой!

Это была вахтерша Марь Иванна.

— Тебя к телефону! — горячо выпалила она. — Кто-то важный!

Миша недоуменно поскреб затылок. Кому он мог потребоваться?

Так и не найдя тапочек, он потащился к марь-ивановской конторке.

— Алло! Степанов слушает.

Мужской голос на том конце провода был незнакомым.

— Здравствуйте, Михаил Георгиевич, — произнес он ласково. — У нас к вам разговор есть.

— У кого «у нас»?

— Вы не могли бы подойти в первый отдел института?

Мишино сердце оборвалось и покатилось.

— Да… Я сейчас… Хорошо…

— Кто звонил-то? — заглянула в его побелевшее лицо Марь Иванна.

Он что-то брякнул в ответ.

Первый отдел… Ну вот и достукались! А Жеке все игрушки были.

Миша всегда с некоторым трепетом проходил мимо кожаной двери первого отдела. Это был особый мир, настолько же недоступный для простых смертных, как партер Большого театра или заграничные турпутевки.

Формально власть в институте принадлежала ректору с заместителями, но за его спиной всегда маячили тени серых кардиналов — сотрудников первого отдела. Они были представителями государства: его глазами, ушами и кулаками.

На каждого человека, вступившего в стены института, тут же заводилось досье, куда подшивалось все: биография, анкеты, характеристики с места учебы и работы. На тех, кем интересовались особо, собирались дополнительные сведения: благо дело, в стукачах никогда недостатка не ощущалось.

Это была самая лучшая в мире система для борьбы с врагами государства.

Без личного дела никуда не сунешься: оно будет кочевать за тобой до самой смерти. Если в личном деле все в порядке — тебя будут двигать по службе; найдется какой-нибудь прокол — ни один директор не возьмет тебя на работу. А без работы не будет ни денег, ни квартиры, ни медицинского обслуживания — ничего. Более того, без работы тебя, милого человека, и посадить могут. За тунеядство.

У Миши имелась еще одна причина для того, чтобы благоговеть перед черной кожаной дверью. За ней обитали люди, которые давали рекомендации в школы КГБ.