Абрам Девяткин - Волхов не замерзает

— Мы одиноки, товарищ Васькин. Народ не понимает нас…

— Брось! На народ не плюй, не достанешь…

«Да он, кажется, Витеньке сейчас отвесит», — одобрительно посматривал Саша на Васькина. Однако Васькин сдержал себя:

— Дурное говоришь о людях, чтоб себя выгородить. Испугался?

— Легко вам рассуждать.

— Куда легче!..

Павел как-то сразу устал. Ошибся в человеке — вот и все: не первый и, очевидно, не последний раз в жизни. Вспомнил почему-то спокойный, ясный взгляд Миши с этой его затаенной мальчишеской лукавинкой.

Мерзкий слизняк твердо решил выжить, любой ценой — только выжить, а мальчик, еще ребенок, хочет жить и, если придется, умереть достойно…

— Погодите! Куда же вы? А чайку? — всполошился Виктор Степанович.

Павел вышел, даже не обернулся. За ним, проваливаясь в сугробах, торопился Сашка.

Василий Федорович Еремеев пошел к двоюродному своему братцу Лехе: собрался, мол, дровишек привезти, так не одолжит ли тот жеребца? Губан поломался: «Какой ты мне сродственник! На одном солнце портянки сушили…» Но просьбу уважил и пропуск на лесоучасток подписал. Ему льстило, что пришел Василий. Нужда прижмет, еще и в помощники напросится. Ничего! Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет. Не таких гордых гнет в дугу. Жизнь!..

Часом позже Еремеева из села выехал и Саша Немков. За околицей нагнал пешехода.

— Эй, господин Васькин! Подвезу!..

В подлеске раздавался стук топоров. Немков придержал лошадь. За деревцами показались Василий Федорович и еще двое. Мужчины неторопливо подымили самосадом.

Васькин и Немков пересели в урядниковы сани:

— Как только провернутся крылья на мельнице — подъезжайте…

Вечерело. Косоугольная тень ветрянки лежала на розоватом снегу. Подъехали вплотную.

— Эй, на мельнице! — крикнул Немков. — Примите зерно.

Никто не отозвался. Стали барабанить по двери. Оттуда ответили, что поздно…

— Пустите, любезные! — уговаривал Саша. — Хоть обогреться, что ли! И на вас горяченького-то хватит…

Молчание. Перешептывание. Скрип засова.

Дверь чуть открылась. Монтер просунулся боком, держа впереди себя наган.

По сигналу к заольховской мельнице из подлеска подъехали остальные.

Погрузка шла быстро. Василий Федорович посмеивался: «Знал бы Леха, что на его жеребце муку партизанам вывозим!»

…Леху-урядника срочно вызвали в Волот.

В гестапо перед ним положили фотографию: бывает ли этот человек в селе?

Леха склонил голову набок, поскреб щетину на щеке. Где-то видел, а где, убей бог, не припомнит. В Должинке такой не бывал.

— Это Васькин, — так ему объяснили. — Опасный партизанский руководитель. Он заброшен с отрядом парашютистов из Ленинграда. Диверсанты экипированы, отлично вооружены, снабжены рацией, большим запасом динамита. Имеют разветвленную сеть агентов… За поимку назначено крупное вознаграждение. Ищите Васькина!

Леха задумался: разветвленная сеть агентов, надо же! Где его искать?..

С немецких самолетов сыпались тучи листовок: «гибель Красной Армии», «катастрофа Советов». Давно ли разбили фашистских вояк под Москвой, а они все свое: гибель да катастрофа Советов…

В крещенские вечера должинцы занялись ворожбой. Не только старухи, гадали и девчата. Жгли на противнях комки бумаги, пытались отгадать судьбу.

Выбегали на улицу, расспрашивали прохожих, стучались в избы: «Какая моя судьба?»

Миша возмущался: болото — болото и есть. Совсем суеверными стали. Скоро Христа славить пойдут…

— Не болото тому причиной. — Мать подняла глаза от штопки. — С тоски это. Люди исстрадались, хотят в будущее свое заглянуть.

…Медведь с поводырем Цыганом, Козел, Петух, Дед с предлинной льняной бородой поднимались по дороге, густо обсаженной ивами. В богатом уборе инея ивы стояли, словно мелом нарисованные на школьной доске. Над колокольней висел вороний грай. Остервенело лаяли собаки. Только в Кривицах и можно было услышать лай: здесь, в кривицких дзотах, немцы держали своих догов.

У околицы — кордон. Из крайней избы на улицу повыскакивали автоматчики:

— Хальт!

Дед вскинул руки, Петух поднял мандолину, Цыган — гитару; Медведь опустился на четвереньки. Немцы переглянулись: артисты? Бродячий цирк?

— Ряженые это, — объяснил подъехавший на розвальнях Демин, «господин инспектор» кривицких полицаев. — Обычай такой. Уж разрешите, господа. Пусть старину вспомнят… Только звезду убрать. К чертям! — выхватил у пастуха шест с фанерной звездой.