Абрам Девяткин - Волхов не замерзает

Черт побери, а ведь и впрямь дело говорит эта пигалица! В селе остались только персонал немецкого лазарета с охраной и обозная команда. От немцев можно госпиталь и скрыть, а вот донесешь в комендатуру, то еще не известно, что будет, — от немцев ли, от партизан…

— Где парни? Может, инвалиды совсем. Пойтить взглянуть.

— Да зачем их пугать! Крепкие мужики, подлечить только надо.

Губан на всякий случай пригрозил:

— Не думай вокруг пальца меня обвести. Смотри, несдобровать… — на этот раз ушел.

Саша сказал сестре:

— Вижу, все эти твои поручения неспроста. С кем-то ты связана. Сведи и меня, слышишь…

Не сразу дала ответ. Через неделю сказала:

— Достала пропуск в Хотовань. Пойдем, если не раздумал.

Но повела Сашу не в Хотовань, а за Гривами повернула к Савкину хутору. Пришли в покосившуюся сараюшку. В углу притулился столярный верстачок, на крюке — пилы.

Человеку, обросшему бородкой, представила:

— Это мой братец.

Братец почувствовал на себе изучающий взгляд темно-карих глаз, очень молодых, слегка насмешливых.

— По личности видите, — сказала сестра, скорее гордясь, чем осуждая, — горяч и крут.

— Крутой нрав не бывает лукав. — Кареглазый взял с верстака кисет, протянул Саше и сам свернул цигарку.

— Анна другое хочет сказать, — на смуглых скулах монтера проступил румянец. — А по-моему, вали что есть, выкладывай начистоту: «Сидел, мол, братец».

Аннушкин знакомец, видно, не любил лезть другому в душу. Он и слушал и не слушал вроде. А сестра рассказывала. На вечеринке Саша пьянчугу пробовал урезонить. И за это нож в спину получил. Тут бы милиции дело передать, а братишка сам догнал обидчика и как следует проучил.

— Чего ж церемониться? И я б так поступил, — усмехнулся столяр.

— Рассудили иначе. Пришлось отбыть срок. Анкету себе подпортил. В армию не взяли. — Немков насупился, непривычно робея и досадуя на себя за эту робость. — Или с таким пятном и в партизаны не сгожусь?

— В партизаны?.. Кто ж у вас, в Должино, войдет в отряд, если даже создать его? Люди в военном отношении не подготовлены, семьями по рукам-ногам связаны. — Или хитрит или просто от попавшего дымка прищурил глаз.

— Можно и другим оружием действовать…

— Каким же?

Столяр, словно не слыша, подобрал с пола колобашку, экономным и сильным ударом молотка вогнал в нее два больших гвоздя:

— Вчера парнишка — имени его не скажу — положил такую штуковину на дорогу, в самую колею.

— Я понимаю.

В общем договорились: мост в Демино надо подпилить. Мост здоровый и на виду, одному трудно, но в деревне есть еще один мужичок, Василий Еремеев. Вдвоем — полчаса работы.

— Василий Федорович? — Саша восхищенно покрутил головой: «Ты смотри, и Анна и Еремеев заодно». Потом спохватился: — Может, не подумавши, берете? Смотрите! Такого, как вы, можно выгодно продать…

Незнакомец только засмеялся.

— Сказанул! Я товарища Немкова знаю по совместной работе…

— По какой это совместной работе?

Недоверчиво пригляделся. Смутно знакомые глаза незнакомца откровенно смеялись.

Вспомнил Саша: столбы вместе подпиливали когда-то. Рассмеялся, крепко пожал протянутую руку:

— Говорили-говорили, а имени-отчества не знаю.

— Зови просто Павел.

Слухи — самые разноречивые — ползли тяжелыми болотными туманами. По тракту проходили разные люди — чего только не наслушаешься! Змеем Горынычем представлялся Мише враг: ему одну, другую голову отрубят — вырастают новые. И все лезет, лезет чудовище.

И все-таки тревожно зовущий горн трубил в Мишиной душе. «Храбрый», «Боевой», «Дружный», «Грозный», «Буденновец», «За Родину» — эти прекрасные слова он шептал перед сном и с ними пробуждался. В народе все настойчивее поговаривали о партизанских отрядах, сражающихся в окрестных краях.

Молва ширилась, росла. В Поддорье разгромили немецкий гарнизон. На станции Батецкая — крушение. Под Порховом взлетел эшелон. Дерзкие налеты партизан Дедовщины.

Ничего не говорят про Мишины «пыхи». Семь-восемь проколов не в счет. Надо переходить на мины.

Позарез нужен Неуловимый. Куда пропал? Нашел ли он партизан? Проверить, что он за человек, тогда открыть ему арсенал — и в лес! Мама будет партизанской стряпухой, Сашку тоже можно взять… Прощай, Тосенька! Не поминай лихом партизанского разведчика товарища М.

В эту осень забросила детвора свои забавы: не ходит веселой гурьбой по ягоды, по грибы, не жжет костерков на рыбалке, в синие сумерки не играет в «горелки».