Екатерина Шереметьева - С грядущим заодно

— Леша бесстрашный!

— Потому и заколдованным прозвали!

Обе смеялись, Настя рассказывала, Виктория жадней мальчишек ловила каждое слово, видела полыхающую ночь, сугробы, горы, обозы и людей, бредущих без дороги, замученных упрямых людей… и Лешу. Хорошо его зовут: Алексейка заколдованный…

— …Что, что ты говоришь? Кто ж они такие — начальники ваши?

Трое мальчишек ответили вместе:

— Кто, кто — большевики!

— Да знаю же! Но они — военные?

— Один — военный, другой — рабочий-железнодорожник из Красноярска.

Папу к ним надо было.

Анна Тарасовна зажгла коптилку, Виктория закрыла занавеску на окне, погладила Настину стриженую голову, сказала ей тихо:

— Ты такая красивая стала…

Настя засмеялась тоже тихо:

— Против тебя-то чумичка.

— Ой глупая, ой глупая!..

— Самовар вже шумит, на стол, хлопчики, сбирайте.

— Ух, сегодня и богатый ужин! — Петрусь хлопал ладошками по столу. — Настя сала привезла, Витя репы принесла и калачик свежий. Кто его нарежет?

Виктория взяла Петруся на руки, ткнулась горячим лицом в пушистый затылок… Мальчик съежился, засмеялся, завертелся:

— Щекотуха, пусти! — Спиной откинулся на ее руку, схватил за косы и тянул то одну, то другую, заставлял поворачивать голову. — Ты как игрушка. У меня была из Вятки, сломалась.

За ужином ребята городили чушь, смешили и смеялись, тараторили наперебой:

— Нынче праздник — воскресенье, нам лепешек напекут. И помажут, и покажут, а поесть-то не дадут.

— А сала дадут?

— Кому — да, кому — нет!

— А репы дадут?

— Кому — да, кому — нет!

Алексейка. Заколдованный. А он сказал: «Лешей зовите». И опять ощущение поцелуя пронизало радостью до дрожи. После ужина позвать Настю погулять на реку, рассказать все, уговорить, чтоб взяла с собой, — нужны ведь партизанам сестры. И больных лечить, и раны… Решила.

Анна Тарасовна разливала пахучий морковный чай, поглядывала на Настю:

— А ты, донюшко, Вите споведала про свою долю?

Настя открыто и светло смотрела Виктории в глаза, а Петрусь торжественно громким шепотом сообщил:

— Настя ведь замуж вышла.

— Да? — Виктория потянулась к ней через угол стола. — За того самого, за «человека хорошего»? Да?

— За него. — Настя ответила тем особенным, глубоким, счастливым голосом, который так часто вспоминался Виктории. — За Алексейку заколдованного.

Виктория словно не поняла настоящего смысла Настиных слов. Сказала:

— Поздравляю. Желаю счастья.

Продолжала улыбаться, задавать вопросы. Но лицо холодело, застывала улыбка, Настины ответы доходили как во сне. Вдруг почувствовала, что не может больше оставаться здесь, ни улыбаться, ни разговаривать — ничего не может. Она схватилась за часы, встала:

— Забыла совсем: надо успеть к француженке, насчет уроков. Рассиживаю…

— А я думала, ты ночуешь. — Настя ласково и виновато улыбалась. — Думала, поговорили б…

Что-то нехорошее шевельнулось, замутило.

— Что ты! У меня ведь большая неприятность. Крутилины сегодня кончили заниматься. — И вдруг зло, с вызовом, сказала: — Приревновали к своему американцу-жениху.

— Вот еще!

— Ну, лях с ними, не расстраивайся, Витю. Найдешь других.

— Да я — ничего…

— А я про тебя так ничего и не знаю. Все про свое, про свое, а как ты живешь, как учишься, и не выспросила.

Настя подошла к Виктории, ее добрый встревоженный взгляд трудно было выдержать.

— А что у меня? Обыкновенная серая жизнь. Вот у тебя — события…

— Приходи завтра пораньше. Воскресенье ведь. И с ночевкой. — Настя взяла ее за плечи.

— Да, приду. — Она знала, что не придет, но руки Насти обжигали плечи, — скорей вырваться, скорей уйти. Торопливо простилась со всеми и с Настей, даже обнять ее не могла. — Приду завтра.

Настя проводила в сени, вышла на крыльцо, и эти последние секунды уже нельзя было терпеть, боль прорвалась отчетливо, остро:

— Уходи… простудишься.

Пошла быстро и будто провалилась в мертвый сон без мыслей, без ощущений. Ноги сами несли привычной дорогой. Слева — домишки, справа — река, впереди — черное небо в звездах и городские огни. Шла и шла. Очнулась у своего дома — скорей броситься на постель и совсем одной понять, что же случилось. У своей комнаты привычным движением вложила ключ в скважину и отшатнулась. Войти туда, где все… в каждом углу, в каждой вещи тот вечер, ночь, утро?.. Выдернула ключ и выбежала на улицу.

Куда идти? Куда себя девать? Где спастись от боли, что расходится с каждой минутой сильней? Пошла, потому что не могла стоять на месте. Куда? Зачем? На Подгорную? Ни разговаривать, ни скрыть ядовитую боль нет сил. Алексейка. Нет, Леша — лучше. А не все ли равно? Все-равно. Все-равно. Все-равно. Повторяла вслух: «Все-равно. Все-равно». Редкие прохожие приглядывались. «Все-равно». Ходила и ходила, вдруг очутилась на Базарной площади. Пусто, тихо. Постояла.