Александр Кулешов - Белый ветер

Еще не понимая, что случилось, Левашов уже был на ногах. На мгновение он замер, прислушиваясь. Стук повторился, настойчивый, торопливый. Потом раздался звонок, словно стучавший только сейчас нашел кнопку.

Левашов торопливо оделся, на ходу застегивая китель, выбежал в переднюю.

Все это время Наташа не шевелилась. Она не стала одеваться, даже не прикрыла своей наготы… Она продолжала лежать, чему-то грустно и насмешливо улыбаясь…

Левашов открыл входную дверь. На пороге стоял связной.

— Товарищ гвардии лейтенант, вас вызывают в роту, — шепотом, словно догадываясь, что нельзя в эту минуту кричать, доложил он.

— Сейчас иду.

Солдат приложил руку к берету и, громко стуча подкованными сапогами, стал спускаться с лестницы.

Левашов вернулся в комнату.

Ну почему? Почему именно сейчас? Несколько воскресений подряд никто не вызывал его в роту, а вот сегодня он потребовался! Он испытывал странное чувство — он страшно злился. Но на кого? На Кузнецова, на майора Субботина? Кто кроме них мог его вызвать?

Он торопливо опустился на колени рядом с диваном.

— Прости, Наташа, меня вызывают…

— Не надо, Юра, — она взъерошила ему волосы, — не надо. Тебя всю жизнь будут вызывать, такова уж военная служба. И никогда не извиняйся. Я знала, на что шла.

Он поцеловал ее, вышел из комнаты, вернулся, еще раз поцеловал и побежал в роту…

Вызывал его замполит батальона майор Субботин. Он был мрачен. Сесть, как обычно, не предложил.

— Товарищ Левашов, рядовой Рудаков ведь из вашей роты?

— Так точно, товарищ гвардии майор.

— Военная прокуратура срочно затребовала на него характеристику. Сколько времени нам нужно, чтобы ее написать? Два часа хватит? Кузнецов сегодня отсутствует. Вы сами и подпишите.

— Так сегодня же воскресенье, — слабо возразил Левашов. Ох как не хотелось ему писать эту характеристику, да еще без Томина, без Кузнецова, да и замкомвзвода, видимо, в увольнении, а уж Прапоров, комсгрупорг, точно отпущен, Левашов это знал.

Майор Субботин невесело усмехнулся.

— Мы же вот с вами трудимся. Думаете, в прокуратуре такого не бывает? Тем более мы же виноваты, запрос у нас провалялся, а завтра должен быть у них.

Скрепя сердце Левашов отправился в роту.

Дежурный громко доложил. Левашов привычно прошелся вдоль коек, вынув платок, потер стекло окна — чистое ли, — потрогал замок оружейной комнаты.

В казарме было пустынно. Многие ушли на стадион — там проходил ответственный матч на первенство гарнизона, — некоторые были в увольнении. Оставшиеся занимались кто чем: пришивали пуговицы, гладили форму, писали письма, читали.

В ленинской комнате комсгрупорг третьего взвода Онуфриев с тремя солдатами готовили стенд для комнаты боевой славы…

Левашов прошел в ротную канцелярию, сел за стол, положил перед собой ручку и бумагу и задумался.

Что писать?

А между тем он знал о Рудакове то, чего не знали другие. Конечно, если солдат совершил преступление, какое значение может иметь его поступок, вызвавший симпатию Левашова? Но ведь то, что он совершил преступление, пока не доказано. А раз не доказано — человек не виноват. Так и Шуров говорит, а уж он знает законы Возможно, как раз эта характеристика и нужна следователю, чтобы более полно составить себе мнение о подозреваемом. Они ведь там все учитывают, как это говорится, совокупность фактов, что ли…

Недаром Шуров говорил с солдатами первого взвода, да и к нему, Левашову, неофициально подъезжал. Но хорош друг называется! С ним разговаривает, а запрос на характеристику, оказывается, уже давно послал.

Так что же писать?

Его смущало, что мнение комсгрупорга, мнение многих других товарищей о Рудакове было отрицательным. Они утверждали, что тот любит пустить пыль в глаза начальству, что он охотно признает свои ошибки, но, по их мнению, неискренне. Неужели все другие ошибаются, а лишь он, Левашов, прав? Вся рота идет не в ногу, один офицер — в ногу! Но ведь они не знали всего того, что было известно ему. Имеет ли он право не сказать о проступке и последующем признании, характеризующем Рудакова, с одной стороны, отрицательно, а с другой — положительно. Он, как заместитель командира роты по политчасти, обязан принять во внимание все. Все, что знает сам и чего, быть может, не знают другие. Коль ставит под характеристикой свою подпись, он за нее отвечает своим авторитетом.

Левашов решительно придвинул лист бумаги и принялся писать.

Он изложил все, как думал, честно, без утайки упомянул об отрицательном отношении коллектива, но добавил и то, что есть все основания считать искренним признание Рудаковым своих ошибок. Перепечатал, подписал и пошел оформлять.