Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Все может быть, — сказал доктор Иван Иванович. — В жизни иногда неизвестно от чего все перевертывается…

— От мороза тоже многое происходит, — заметил Василий Княжев. — Вот хоша возьмите, Наполеон. Пришел в Москву, а вдруг мороз, да какой! Не рассчитали. А шуб не взяли. Откуда взять-то? У них там зверья-то нет. Мундирчики — больше ничего. Они все на лежанки залезли, на лежанках-то хорошо. Сидят на лежанках да блины едят. Купцы плутоватые им блины продают — они им платят. Сколько купцы нажили, и-и-их!.. Мороз — воевать нельзя. Как с лежанки сгонишь? Наполеон думает: «Это что ж такое, этак-то на лежанках блины есть не дело — все избалуются». Да и крикнул с Ивана Великого из Кремля: «Шагом марш домой!» А не будь мороза — всю бы Расею завоевали…

— Про блины вспомнили — есть захотелось, — сказал Василий Сергеевич. — Поедемте к Тестову — щи с головизной есть.

Скрипели полозья саней, когда ехали в ресторан Тестова. Мороз щипал и колол щеки. От дыханья воротник шубы сразу побелел.

На улицах было меньше народу, чем обычно. На перекрестках кое-где горели костры.

Из трактиров, когда открывали дверь, валил пар.

В ресторане Тестова половые в белоснежных рубашках, гладко, аккуратно причесанные, приветливо встречали, говоря: «Головизна-с — первый сорт. Из крепких напитков — что прикажете-с?»

В ресторане было тепло. Лица горели с мороза. Особенно уши. Замечательны расстегаи с ухой… А головизна — и сказать нельзя.

— Скажи, пожалуйста, Иван Иванович, отчего эти половые причесаны аккуратно, а вот ты и всякие профессора — вот неподалеку в университете — всегда лохматы, а у студентов волосы чуть не до плеч. У художников молодых — тоже.

Иван Иванович, расправляя баки, недоуменно посмотрел на него белыми глазами, не донес до рта ложки и, покачав головой, сказал:

— А ведь правда. Отчего это, в самом деле, насчет волос? Верно это. У ученых внимания к волосам нет. Наука одолевает, ну, тут и не до волос. Заметьте — музыкант тоже. В волосах беспорядок. А в чем тут дело — понять трудно.

— Это остаток схоластики, — сказал Коля.

— Какую чепуху несешь! — возмутился Кузнецов.

— Почему же чепуху? Ученые, схоластики, сидели у себя дома и долбили науку. Теоретики были. Они все носили волосы длинные и не чесались. Не было времени. И до того умные были, что молчали. Спроси о чем-нибудь схоластика — он молчит, потому что ему кажется — что ты ни спросишь, все глупо. Отвечать не стоит. Вот до чего были умны…

— Как накручивает Николай! — зажмурив глаза, засмеялся приятель Вася. — И рожа-то, рожа… Не улыбается…

Он обернулся к половому и крикнул:

— Бутылку Клико — замороженную!..

За окнами синева. Москва, снег, сквозистые короны деревьев…

Стояли морозные дни.

Москва стала как будто серебряная. Сады московские, Садовая улица покрыты инеем. К вечеру в окнах домов, за палисадниками, загорелись весело огоньки.

Домовладелец Сергеев ехал из Сущева на вороном жеребце в Сандуновские бани париться.

Долго парился купец Сергеев и банщику Петру, который третий раз ему мылил голову, поведал, весело смеясь, что приглядел себе к празднику обновочку:

— Хороша девчонка. Курносенькая, на щечках ямочки, дурочка, но хороша.

— Чего ж, при капитале можно, на холостом положении ежели…

— А ты что думаешь, дурак я, что ли? Женится буду? Нет, брат, погодишь.

— Это верно. В преудовольствии жисть легче. Вот только не родила бы… А то докажет — пятое-десятое, пойдет, в расстройство вас поставит. Ну, и платить тоже надоть. Вот, я тоже Осьмеркина мою, так тому одна за это самое обличие все расчеряпала. Дралась!.. На такую попал — не приведи Бог.

— Эх ты, я без дурачков, на дом не беру. В гости можно, а жить — нет. Не на такого напали. Понимаем. Не поддудит, знаем — образованные…

— Они тоже разум имеют, — сказал банщик, — надеются. Каждой охота найти счастье свое. Думает: ежели на сердце попадет, ну и обженит…

— Меня не обженишь, — засмеялся купец. — От скуки жизни их менять чаще надо, вернее выходит.

— Это верно, — соглашается банщик и поливает из шайки теплой водой. — С наступающим вас, Иван Петрович. У Володьки ноготочки стричь будете? Я мочалочку высушу, принесу.

И банщик Петр отворяет дверь бани.

Домовладелец выходит в предбанник, закутанный простыней. На диване предбанника Сергеев надевает согретое чистое белье. Володька подставляет к ногам его скамеечку, ставит на нее свечку и стрижет купцу ногти.