Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

К вечеру привезли пасху: святили пасху и куличи.

— Ну и дорога, — сказал Феоктист. — Из колеи в колею. Ну и лужи… Колеса покрывают. На Некрасихе думал — пропаду. Вся телега ушла, пасху на голове держал. Уток чтó летает!

— Пойдемте, — сказал Караулов, — постреляем.

— Ну нет, неловко что-то в канун такого дня.

В саду, к вечеру, заливались пением птицы. Высоко в небесах треугольником, освещенные солнцем, летели журавли.

Таинственна и чудна была природа. Пленяла душу весна. Я хотел сорвать ландыш, — и вдруг мне стало жалко ландыша. Пускай живет…

Пасхальная ночь была светлая. С одной стороны, как зубчатый гребень, темнел Феклин бор. Торжественно и задумчиво фонарем от дома освещались лица моих приятелей.

Вошли в дом.

Пасхальный стол был накрыт. В стеклянных банках стояли желтые купавки, которые набрали на мокром лугу реки. Волшебным запахом наполнилась комната.

Приятели сидели за столом молча. Вдалеке, за лесами, послышался благовест…

— Это на Вепре, у Спаса, — сказал Феоктист.

Мы отворили окно и слушали. Несказанное очарование было в весенней ночи! Высоко в небесах слышался шум тысяч летящих птиц.

Россия, как торжественна и свята была в просторах твоих пасхальная ночь!..

Я с приятелями решили ехать на Пасху в деревню. Чего же лучше: весна, река разлилась, охота…

Василий Сергеевич ездил к Сучкову, Караулову, к гофмейстеру, звать на Пасху ко мне в деревню. Отъезд с Ярославского вокзала, чтоб приехать накануне.

Живу я в глухом месте, семь часов езды от Москвы, — место лесное, болото, гуси дикие летят прямо над самым домом. Вальдшнепов с террасы дома стреляли.

На реке под садом турухтанов сотни, а глухарей, тетеревей кругом ток такой, что спать не дают.

Охотники таких рассказов выдержать не могут, волнуются.

— Есть ли глухариный ток? — спрашивает меня гофмейстер по телефону.

— Еще бы, — отвечаю я, — двести верст сплошной лес дремучий — Феклин бор. Там все есть.

— Еду, — согласился гофмейстер. — Я возьму пасху и кулич.

— Бери, — говорю.

С вечера в пятницу приятели-охотники собрались на вокзале. У Павла Александровича большая, длинная острога и особенный ацетиленовый фонарь для лучения рыбы.

У всех захвачены куличи и пасхи.

Когда сели в вагон, то пасхи не могли поместиться на полках.

— Вот он рассказывал, — показал Павел Александрович Сучков на слугу моего Леньку, — что будто бы у тебя на лугу, перед домом, чуть к утру, сели дикие гуси. Это было без тебя, тебя не было дома. А он трех из оконной форточки застрелил. Он это врет или нет?..

— Нет, — говорю я. — Я сам зимой четырех куропаток убил у сарая из форточки. Они в сене ковырялись.

— Замечательное место, — сказал Василий Сергеевич, — уток там на реке весной страсть сколько. Только утки-то не утки, помесь с курами. Лапы утиные, а нос куриный. Такая гадость…

— Ну, довольно вздора, — сказал Павел Александрович.

— Нет, Павел, — говорю я. — Я сам стрелял таких.

— А не съесть ли пасхи? — предложил Павел Александрович.

— Ну нет, — сказали все, — нельзя, это испортит весь праздник.

— Ну так я отрежу кусочек окорока, что-то есть хочется.

И он из фляги налил в металлический стаканчик коньяку.

— Ну нет, — сказали все, — это невозможно: Страстная Пятница. Да ты что, потерпи до разговенья.

— Не могу, — настаивал Павел. — Я же есть хочу.

— Неудобно, — заметил гофмейстер, — в Страстную Пятницу в вагоне разговляться. Вот скоро станция Сергиевский Посад. Поезд стоит десять минут, я справился у кондуктора, там мы закусим. Это как-то принято на станции закусить. Пасхи там нет, как-то приличнее в дороге.

На станции у Сергия Троицы приятели выпивали и закусывали и пирожками, и ветчиной, и гусем и говорили друг другу и гофмейстеру, что он был совершенно прав, что закусить на станции скоромным не грех.

В вагоне, в пути, не годится.

— Неизвестно, — сказал Василий Сергеевич, — гуся жрать в пятницу — это, кажется, везде скоромное, ветчина тоже.

— Но в дороге это все как-то так по-другому, а в вагоне — свой окорок, пасха, куличи, — нет уж, увольте. В Пятницу, это — позор.

Чуть брезжил свет, когда мы приехали на полустанок Рязанцево. Приехавшие возчики на розвальнях встречали нас.

В утреннем рассвете пахло весенней землей и лесами. Когда мы сели в розвальни и ехали по грязной земле и остаткам снега, над лесами мерцала Венера.

Как дивно было в природе в весеннее утро!