Валер Новарина - Сад признания

Метафорически определяя язык как тюрьму, «темницу» (отсюда характерный для Новарина и постоянно повторяющийся вопрос: мы ли заключены в языке или мы сами заключаем в себе язык), все надежды, как литературного, так и метафизического плана, он связывает именно с речью. В оппозиции язык-речь его в первую очередь интересует речь как «порождение животворного вздоха», а вовсе не язык, мыслимый как коллективная картина мира. Ибо сущность речи, утверждает Новарина, заключается в изменениях, свидетельствующих о существовании другого (собственно, именно в этом Новарина так схож с А. Арто и Э. Левинасом [19] См., напр.: Левинас Э. Время и Другое // Патрология. Философия. Герменевтика: Труды Высшей религиозно-философской школы. СПб., 1992. С. 89–138. См. также: Maurizio Grande. L’insomnie des noms // Valère Novarina, théâtres du verbe… P. 213. ). Мы не вправе рассматривать речь как простой заместитель действия и еще менее как его лингвистический эквивалент: говорение — это единственно возможный исход человеческого существования, поскольку это своеобразный акт отрицания спящей повторяемости мира, вечного возвращения, в котором, как определял Ницше, умирает будущее.

Язык, который Новарина так любит рассматривать в его первичном значении, играя на присущей ему двойственности, — это в первую очередь мускул, при помощи которого продуцируется слово. Язык («мускул, покоренный коммуникацией») с детства обучается языку (языкам), становясь тем самым послушным орудием ортофонии, служа целям понимания и выражения. Новарина же стремится разработать для него особого рода акробатические упражнения, гимнастику, чтобы язык смог сказать то, чему его никто не обучал. Новарина хочет дать языку право речи — и, значит, право на бесконечность возможностей, желая, чтобы наконец зазвучал неслыханный дотоле язык, язык вавилонского столпотворения, но только без последовавшего затем в истории наказания. Язык должен выйти за пределы своей коммуникативной и номинативной сущности. Необходимо, считает Новарина, ввести речь в язык, а не оставлять ее умирать в языке (ср. реплику, которую он вкладывает в уста Луи де Фюнеса: «Речь — это наше истекание кровью в пространстве»). Современный кризис литературы заключается не в кризисе смысла, но в кризисе выражения.

Отсюда, в частности, и его пристрастие к лексическому творчеству: к созданию неологизмов (топонимов, хрононимов, каламбуров, «слов-бумажников» [20] Понятие впервые было введено Л. Кэрроллом (ср. объяснение Шалтая Алисе: «Понимаешь, это слово как бумажник Раскроешь, а там два отделения» — Кэрролл Л. Приключения Алисы в Стране Чудес. М., 1991. С. 178; см. также: Панов М. В. О переводах на русский язык баллады «Джаббервокки» // Развитие современного русского языка. М., 1975). Блистательным мастером слов-бумажников считается Джойс («Поминки по Финнегану» и др. произв.). Приведем несколько примеров слов-бумажников из «Сада признания» Новарина, прокомментированных самим автором в частной беседе: sécalaire (в слове заключены значения séquence — эпизод; siècle — век; scalaire — рыба скалярия; на русский язык переведено как секвовечный); démocraties (délayer — разжижать; démocratie — демократия; на русский язык переведено как демагократам); fauteur (faute — вина; facteur — почтальон; на русский язык переведено как почтрекатель); palputien (palper — ощупывать; prépuce — крайняя плоть; lilipucien — крохотный; на русский язык переведено как крайняя плотвичка) и т. д. , «слов-сфинксов» [21] Понятие, введенное Мишелем Тевозом. Обозначает таинственные, не поддающиеся интерпретации слова. «Именно при встрече с такого рода словами в тексте читатель, который всегда стремится быть герменевтикой, должен перестать пытаться понять текст, чтобы смочь его прочесть и услышать» (Allen Weiss. La parole éclatée, le langage en mutation… P. 190). , ономатопей), пристрастие к аллитерациям и ассонансам, к риторическим фигурам, среди которых антанаклаза (многократное повторение слова, причем каждый раз в новом значении); катахреза (сочетание в одной синтагме двух или нескольких несовместимых слов), парономазия (смысловое сближение слов, имеющих приблизительное звуковое сходство), силлепс (реализация в контексте прямого и переносного значения слова). «Новарина — неоморфолог, который пользуется всякими остатками, обрубками слов: у морфолога ничто не поступает в морг. Словесное — это тот материал, который углубляют, раскапывают, а не инструмент для углубления, посредством которого овладевают окружающим миром» [22] Jean-Patrice Courtois. Travailler le vide // Valère Novarina, théâtres du verbe… P. 144 .