Денис Джонсон - Иисусов сын

– Знаете, кто это был? – сказал я друзьям. – Тэтчер.

Я резко развернул машину.

– И что? – спросил Том.

– И то, – ответил я, демонстрируя пистолет тридцать второго калибра, из которого ни разу не стрелял.

Ричард засмеялся, не знаю почему. Том положил руки на колени и вздохнул.

К этому моменту Тэтчер уже сел обратно в машину. Я подъехал к колонке с противоположной стороны, притормозил и опустил стекло.

– Я купил килограмм той дряни, которую ты продавал тут всем под Новый год по двести баксов. Ты меня не помнишь, потому что я ее купил у того парня, который на тебя работал.

Не уверен, что он меня слышал. Я показал ему пистолет.

Шины Тэтчера взвизгнули, когда он рванул с места на своем ржавом «фальконе». Я не думал, что смогу догнать его на «фольксвагене», но крутанулся на месте и поехал за ним.

– Он продал мне какую-то херню, – сказал я.

– А ты не попробовал, прежде чем покупать? – спросил Ричард.

– С ней было что-то не то.

– Ну, ты же попробовал.

– Сначала она казалась нормальной, а потом нет. И так не только у меня было. Все остальные то же самое говорили.

– Он уходит. – Тэтчер внезапно нырнул между домов.

Когда мы выехали из переулка, я его потерял. Но потом я увидел, как впереди клочок нестаявшего снега зарозовел в свете чьих-то задних фар.

– Он свернул за угол вон там, – сказал я.

Мы объехали вокруг здания и увидели пустую машину Тэтчера, припаркованную за домом. В одной из квартир зажегся и тут же погас свет.

– Я отстаю всего на пару секунд.

Я почувствовал, что он меня боится, и это меня раззадорило. Я бросил «фольксваген» посреди парковки с открытой дверью, работающим мотором и включенными фарами.

Том с Ричардом взбежали за мной по лестнице на второй этаж, я принялся колотить в дверь рукояткой пистолета. Я знал, что это та квартира. Я ударил еще несколько раз. Женщина в белой ночной рубашке открыла дверь и попятилась, повторяя: «Не надо. Хорошо. Хорошо. Хорошо».

– Это Тэтчер тебе сказал, иначе ты бы не открыла, – сказал я.

– Джим? Его нет в городе.

Ее длинные черные волосы были собраны в хвост. Ее глаза прямо тряслись в черепной коробке.

– Пусть выходит, – сказал я.

– Он в Калифорнии.

– Он в спальне.

Я пошел на нее, выставив перед собой пистолет.

– Здесь мои дети, – взмолилась она.

– Мне все равно! Ложись на пол!

Она легла, я прижал ее щекой к ковру и приставил пистолет ей к виску.

Тэтчеру лучше было выйти прямо сейчас, или я не знал, что сделаю.

– Она у меня здесь, на полу! – крикнул я в сторону спальни.

– Дети спят. – Она заплакала, слезы потекли по переносице.

Ричард прошел по коридору прямо в спальню – это было внезапно и глупо. Он любил вот так выставиться, сделать что-нибудь саморазрушительное.

– Здесь никого, только двое маленьких детей.

Том пошел за ним.

– Он вылез в окно, – крикнул он мне.

Я сделал два шага и посмотрел из окна гостиной вниз на парковку. Я не был уверен, но было похоже, что машины Тэтчера там нет.

Женщина не двинулась с места. Она так и лежала на ковре.

– Его правда здесь нет, – сказала она.

Я знал, что нет.

– Мне все равно. Ты об этом пожалеешь, – сказал я.

Я увидел Джека Хотэла, он был в костюме-тройке оливкового цвета, его светлые волосы были зачесаны назад, его лицо сияло и страдало. Это было в «Вайне», и все, кто его знал, угощали его выпивкой – он не успевал поставить стакан – и те, кто был с ним едва знаком, и те, кто даже не был уверен, знают они его или нет. Повод был грустный, головокружительный. Его судили за вооруженное ограбление. Он пришел в «Вайн» прямо из суда, во время перерыва на ланч. Он посмотрел в глаза своему адвокату и догадался, что заседание будет коротким. Согласно юридической арифметике, постигнуть которую под силу только обвиняемому, выходило, что минимальным наказанием в его случае будет двадцать пять лет.

Это было настолько чудовищно, что звучало как шутка. Я лично не мог припомнить никого, кто бы жил так долго. Самому Хотэлу было то ли восемнадцать, то ли девятнадцать.

До этого момента все держалось в тайне, как неизлечимая болезнь. Я завидовал, что ему удалось сохранить такой секрет, и был в ужасе от того, что кто-то настолько слабый, как Хотэл, был одарен чем-то настолько грандиозным, что даже не решился этим похвастаться. Однажды он обманул меня на сто долларов, и я всегда плохо говорил о нем у него за спиной, но я знал его с тех самых пор, как он появился здесь, ему тогда было пятнадцать или шестнадцать. Я был удивлен и уязвлен, даже почувствовал себя жалким из-за того, что он решил не посвящать меня в свои проблемы. Это как будто предвещало, что эти люди никогда не станут моими друзьями.