Николай Дубов - Горе одному

— Постой, это не про тебя газета писала?

— Про меня… Только это неправда.

— Как это — неправда? Наша печать неправды не пишет… Ладно, я проверю, поговорю с комсоргом вашего цеха. Только имей в виду: бузотеров мы не поддерживаем! И если окажется правда — пеняй на себя. — Секретарь снова склонился над бумагами.

Грохоча башмаками по лестнице, Алексей выбежал на улицу.

Вот как они устроили всё! Он приготовился доказывать свою правоту, бороться. С ним не собирались бороться, никого не интересовали доказательства. Его просто отбросили в сторону, вышвырнули, он перестал для них существовать…

В общежитии не оказалось никого, кроме тети Даши.

— Ты что так рано? Али захворал?

— Уволили меня, тетя Даша…

— Батюшки! За что?

— Ни за что… С начальником спорил…

— Эка вы, языкатые! Кидаетесь, как кутята, на кого ни попадя, вам же и достается. Кто тебя за язык тянул? Сам небось?

— Сам.

— Ну вот! Нет, чтобы посмирнее. Все ершитесь, хорохоритесь. А толку что? Что вот теперь делать-то будешь?

— Обжалую! Я докажу!

— Доказывай теперь, попробуй.

Тетя Даша ушла, но через несколько минут вернулась.

— А жаловаться пробовал?

— В завком ходил, в комитет комсомольский. Говорят, мы таких не поддерживаем…

Тетя Даша, скорбно поглядывая на Алексея, долго размышляла.

— А в суд? У нас вон во дворе сосед — его из артели уволили. И тоже все вот так-то от него отказывались. А он подал в суд, и скрозь суд его обратно на должность поставили. Еще и деньги заставили выдать за прогулянные дни…

Юридическая консультация находилась на солнечной стороне проспекта. Несмотря на опущенные шторы, в ней было так душно, что юрист, в просторном, как балахон, чесучовом пиджаке, изнывал от жары и поминутно вытирал пот. Приходу Алексея он явно обрадовался: его разморило не только от зноя, но и от скучного романа, который лежал в открытом ящике стола.

— Присаживайтесь, юноша, выкладывайте, что у вас стряслось?

Алексей спросил, можно ли подать в суд о восстановлении, если человека неправильно уволили с работы.

— Разумеется, можно. Речь идет, по-видимому, о предприятии, о заводе? В таком случае необходимо предварительное решение РКК, расценочно-конфликтной комиссии. Она состоит из представителя администрации и профорганизации. Если комиссия не придет к полюбовному соглашению или откажет жалующемуся, тогда появляется основание для судебного разбирательства конфликта.

Алексею представились лица Иванычева и председателя завкома.

— Она откажет.

— Ага!.. А почему вы так уверены? Кого именно уволили? Вас? За что?

Полное, добродушное лицо юриста, его готовность все объяснить расположили к нему Алексея, он начал рассказывать. Лицо юриста стало скучным.

— Так, так… — Юрист побарабанил пальцами. — Случай не из легких, случай весьма чреватый… Да. Ну, как бы там ни было, процедура остается такой же: РКК, потом — суд.

— Да какая же РКК, если у меня отобрали пропуск, в цех не пускают?!

— Тут уж я затрудняюсь, это — не моя сфера… Как-нибудь добивайтесь.

Алексей поднялся. Юрист, облегченно вздохнув, выдвинул ящик стола, в котором лежал раскрытый роман. Уж лучше скучный роман, чем такие кляузные дела…

Круг замкнулся. Для того чтобы обжаловать, опротестовать увольнение, он должен был проникнуть на завод, в цех, но туда его не допускали, а все, кто должен был вступиться и защитить, сделать этого не хотели или не могли. Подсказать выход мог только один человек — Вадим Васильевич…

Вадим Васильевич не удивился и не обрадовался, увидев сидящего на ступеньках веранды Алексея. Он открыл дверь, впустил Алексея и плотно прикрыл дверь.

— Ну, что у тебя, как дела?

— Уволили.

— То есть… совсем? — спросил Вадим Васильевич и покраснел: вопрос был не слишком умный.

— Совсем. Отобрали пропуск, дали обходной листок.

— А формулировка?

— За нарушение трудовой дисциплины, дезорганизацию производства и антиобщественное поведение.

— М-да, густо…

Вадим Васильевич, то подбирая, то оттопыривая губы гузкой, заходил по комнате.

— М-да… Ты погоди, я умоюсь…

Он умывался не спеша и торопливо взвешивал, прикидывал, потом долго смотрел, как тугая струя дробится на фаянсе в сверкающие капли, урча, уходит в решетку слива. Что ни думай, как ни прикидывай, все равно худо…

Вернувшись, он снова принялся ходить по комнате.

— Видишь, я тебя предупреждал. Однако чужой опыт впрок не идет, помогает только собственный… Что ж ты намерен делать? Идти на другой завод?