Николай Дубов - Горе одному

— Проходи, — кивнул сопровождающий.

Дверь, ярко освещенный коридор. Еще дверь, еще коридор. В конце коридора сидел милиционер. Он поднялся, открыл дверь, обитую железными листами.

— Еще замели? — сказал милиционер сопровождающему.

Тот невнятно буркнул что-то, кивнул Алексею:

— Проходи!

Алексей шагнул и оказался в комнате, где не было никого. Он обернулся.

— Так как же…

Дверь с лязгом закрылась. В углу стоял длинный деревянный ящик, вроде топчана, с изголовьем из наклонной доски. Под потолком висел голый пузырь яркой электрической лампочки. Наглухо закрытое окно переплетала прочная решетка.

Алексей несколько минут стоял, не зная, что делать, потом застучал в железную дверь. В маленьком круглом отверстии показались глаз и часть носа милиционера.

— В чем дело?

— Почему меня заперли?

— Заслужил, вот и заперли. Сюда на вечеринки не возят.

— Так я же… Это — тюрьма?

— Ка-Пэ-Зэ. Камера предварительного заключения.

— Так за что?.. Я же…

— Значит, есть за что. Небось сам лучше знаешь.

— Ничего я не знаю. Ничего такого я…

— Это следователю скажешь. И хватит! Разговаривать не положено.

Глазок в двери закрылся.

Алексей сел на ящик, но сейчас же вскочил. Он не мог сидеть, не мог стоять на одном месте.

«Вот так влип… Проклятая Жаба! Как был гадом, так и остался… Прикинулся — бедненький, несчастный… А я-то, дурак, нюни распустил, пожалел сволочь такую… Украл он их, что ли? Наверно, раз так… Значит, и его тоже? Иначе откуда у них тети Дашина расписка… Хотел за меня спрятаться, подлюга. Ну, врешь, я тебя покрывать не стану. Тюрьма по тебе давно плачет… А если?.. А если и меня? Нет, не может быть! Все же знают… А что знают? Никто ничего не знает! Никто не видел, кроме тети Даши. Скажут, соучастник — и всё! Нет, я докажу! Я все расскажу, они поймут… Почему же не зовут?»

Алексей забарабанил в дверь кулаком.

— Прекратить безобразие! — крикнул в глазок милиционер.

— Пустите меня к следователю!

— Позовут, когда надо. И давай веди себя культурно, а то хуже будет!

— Так зачем я буду сидеть, когда…

— Сказано: когда надо — позовут. И не шуми!.. Впервой?

— А что же, по-вашему…

— Привыкнешь.

Глазок закрылся.

С милиционером не договоришься. И от него, наверно, ничего не зависит. Делает, что ему скажут, и все… Выходит, он самый настоящий арестованный, арестант, хотя ни в чем не виноват?.. Да, но они-то не знают, они считают, что он виноват… И ребята в общежитии тоже, наверно, думают… Ничего, час-два подержат, потом позовут, расспросят, и он пойдет домой. Хватит бегать…

Алексей сел, потом лег на деревянный ящик. В камере нестерпимо воняло карболкой. Наверно, недавно делали дезинфекцию.

Нечего паниковать. Они сразу увидят, что он ни при чем. Надо спокойно ждать, пока за ним придут. Не будут же его зря держать здесь всю ночь.

Алексей лежал и прислушивался. У него хороший слух, он издалека уловит звук шагов, звяканье ключей. Но шагов не было, ключи не звякали. И вообще не было ничего. Ни звука не доносилось ни от двери, ни через стены, ни сквозь окно. В ушах стояла звенящая тишина. Только часто и сильно бухало сердце.

Ему хорошо — он посидит час-два, и все. А если люди в тюрьмах сидят годами? И ни звука, только сердце стучит… Жуткое дело! С ума можно сойти… Это, наверно, нарочно делают так, чтобы было тихо. Стены толстые или звукоизоляция?.. И потом, сейчас ночь. Уже небось часа два… А что, если все поуходили и спят, и никто не собирается вызывать? Над ними не каплет…

Алексей снова вскочил. Из жестяной кружки, прикованной цепью к бачку, напился воды. Она была теплой и тоже пахла карболкой.

Нечего психовать! Позовут. Они всегда работают по ночам, он не раз об этом слышал… Надо лечь и отдохнуть, завтра ведь на работу. То есть уже сегодня, а не завтра.

Его разбудил знакомый густой рев. Стены, двери, намертво закрытое окно отталкивали, глушили его, но он вползал, прорывался и победно сотрясал воздух камеры. Желто-оранжевые нити лампы еще горели, но в окно уже лился ясный свет дня. Первый гудок! На работу же…

Алексей загрохотал кулаком в дверь. Глазок приоткрылся, и уже другой голос, басовитый и хриплый спросонья, сказал:

— Тихо. Ну!

— Я на работу опоздаю! Мне же нельзя! Из-за меня простой будет. Что вы, шутите? Цех остановится!

— Из-за таких цех не останавливается. Посадили — сиди. И чтобы тихо!

Глазок снова был закрыт. Алексей заметался. Они же просто не знают, не понимают… Цех не цех, а у многих может быть простой… Ну, он оставил задел. А если не хватит? Или принесут что срочное?..