Владимир Канивец - Крах диссидентки

Арсений поднялся на свой этаж, позвонил. «Может, Вита все же вернулась?» Тихо. Открыл дверь своим ключом, из квартиры повеяло пустотой. «Не переселилась ли она к матери насовсем?» — со страхом подумал он, не представляя, как будет жить без нее в этой пустой квартире. Так почему же, если Вита так ему дорога, он сидит и ждет? Вита ведь не в Нью-Йорке, а в Яворине, куда ехать каких-то полтора часа. Возможно, она уже и раскаивается, что напечатала роман в Америке, ведь одно дело иметь намерение что-то сделать и совсем другое — увидеть, что из этого вышло. Она слышала, должно быть, как радуются враги, получившие такую поживу для борьбы против нашей страны.

К Витиному роману «Рубикон» было написано (каким-то Джоном Скоттом) предисловие. Назвал он свое слово о романе «Исповедь диссидентки». Арсений читал произведение в рукописи и ничего не видел в нем такого, из-за чего можно его было назвать исповедью диссидентки. Главный герой романа — кинорежиссер, лишенный возможности снимать гениальные фильмы только потому, что перед ним ставят всякие бюрократические препоны, хочет с женой выехать в Америку, но ему не дают разрешения. Не имея возможности проявить гениальность, он сходит с ума. Произведение написано в форме дневника жены режиссера, киноактрисы, которая тоже считала, что могла проявить свой талант только в Голливуде, в тех фильмах, какие мог бы создать там ее гениальный муж.

Автор предисловия, называя статью «Исповедь диссидентки», отождествляет героиню романа с автором романа, ссылаясь на то, что если бы Вита Гурко не разделяла взглядов актрисы, то она не печатала бы свое произведение за границей. Публикация романа в Америке — это, мол, крик отчаяния творческой души, поставленной перед выбором: либо сумасшествие, либо слава в «свободном мире».

Прочитав этот панегирик — Арсений хорошо знал английский язык, — спросил Виту, сдерживая ироническую улыбку:

— И тебе нравится, что мистер Скотт величает тебя диссиденткой?

— А что в этом позорного? — вопросом на вопрос ответила Вита, уловив не столько в его голосе, сколько в глазах эту иронию, которую он старательно скрывал. — Посмотри в словарь. Латинское dissidens означает — несогласный!

— Это дословный перевод, — уточнил Арсений. — А смысловой — и значит, более точный — отступник, отщепенец!

— Тогда уж говори — предатель! Изменник! — нервно засмеялась Вита. И, помолчав, вдруг возмущенно воскликнула: — Чему же я изменила? Кому? Я признаю только одну измену — идти против своей совести, против своих убеждений только потому, что кому-то — и тебе! — мои убеждения не нравятся! А если мне убеждения тех — и твои! — не нравятся? Вы же не называете это изменой? Вы же не хотите подгонять свои убеждения под мои? А почему я должна это делать? Нет, я писала — и буду писать! — каждое слово сверяя только со своей совестью! И если за это вы будете называть меня диссиденткой, то я только гордиться буду таким званием! Вита Гурко — диссидентка. Звучит? Во всяком случае, значительно лучше, чем Вита Гурко — приспособленка!

— В последнее время, Вита, ты прибегаешь к недозволенному методу, — выслушав жену, произнес как можно спокойнее Арсений, хотя то, что она сказала, больно ранило его душу. — Ты приписываешь мне свои мысли и с теми — будто бы моими, а на деле со своими — мыслями споришь. Обвиняешь меня в тех грехах, какие сама придумываешь. Я, во-первых, не сказал, что ты предательница.

— А как же можно быть отщепенцем, не предавая? — допытывалась Вита, для нее сейчас главным было не то, что Арсений говорил, а то, почему он смотрел на нее как на предательницу. Так ей по крайней мере казалось.

— Вита, я мог бы тебе это объяснить, — сказал Арсений, насмешливо усмехнувшись. — Но я этого делать не стану. Сейчас, что бы я тебе ни сказал, ты, не слушая меня, будешь твердить свое!

— Конечно! — обиженно нахмурилась Вита. — Куда уж мне до тебя! Ты кандидат наук! Памфлетист! А для этого жанра нужны всего две краски: черная и белая! Какие проблемы? Где? Все давно решено! Все — о’кей!

— В том, что я пишу не романы, а памфлеты, ничего нет унизительного, как тебе кажется. Памфлет Ярослава Галана «Плюю на папу!» стоит многих романов! И не бездарных, а талантливых!

— Ты хочешь сказать, что я пишу бездарные романы? — уцепилась за слово Вита, гневно сверкая глазами.

— Я не говорю о том, что ты хочешь сказать, — медленно, сделав ударение на слове «сказать», промолвил Арсений. — Я говорю только о том, что ты уже сказала! А сказала ты глупость! Никто и нигде не говорит, что у нас все решено, что у нас все — употребляю твое любимое словечко — о’кей! У нас немало проблем. Но не тех, какие приписывают нам наши враги! Они твердят, что у нас, мол, ущемляют права человека! И кто не побывал в том «свободном мире», может и поверить. А кто там был, кто видел их свободу, тот только плечами пожмет, слушая эту фарисейскую болтовню. Видел я их права…