Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин [сборник litres]

Брюннинг говорил на митинге во Дворце спорта. Мы должны голосовать за Гинденбурга, сказал он нам, и тем спасти Германию. Он делал резкие увещевательные жесты; в свете юпитеров отчаянно сверкали его очки. В голосе у него дрожала сухая академическая страстность. «Инфляция», – пугал он, и аудиторию бросало в дрожь. «Танненберг», [35] В германской истории так называются два сражения. Одно из них – Грюнвальдское (Грюнвальд-Танненберг) 1410 г., когда соединенное славянское войско под польско-литовским командованием нанесло жестокое поражение Тевтонскому ордену. В августе 1914 г. немцы окружили и уничтожили в том же самом районе (Танненберг-Зольдау) два русских корпуса, обеспечив срыв первоначального русского наступательного порыва и выгодный для себя баланс сил между Восточным и Западным фронтами. Восьмой немецкой армией, победоносно осуществившей эту операцию, командовал Гинденбург. Сразу же после завершения Танненбергской операции Гинденбург был назначен командующим Восточным фронтом, а через полтора-два года фактически стал исполнять обязанности главнокомандующего вооруженными силами всей Германии. Аудиторию впечатляет, естественно, Танненберг 1914 г., как свидетельство блистательного полководческого таланта Гинденбурга и как напоминание о несбывшихся надеждах времен начала Великой войны. – напоминал он благоговейно: засим следовали продолжительные аплодисменты.

Байер говорил в парке, в самый снегопад, с крыши фургона; крошечная фигурка с непокрытой головой жестикулирует над огромным волнующимся морем лиц и знамен. За ним возвышался холодный фасад Замка; и, в линию вдоль каменной балюстрады, ряд за рядом молчаливых вооруженных полицейских. «Посмотрите на них, – кричал Байер. – Вот бедолаги! Как только не стыдно заставлять их часами стоять на улице в такую погоду. Впрочем, о чем это я; на них ведь прекрасные теплые шинели, нарочно, чтобы они не мерзли. Кто снабдил их этими шинелями? Мы. Разве не мило с нашей стороны? А кто снабдит теплыми пальто нас самих? Задайте мне вопрос полегче».

– Итак, у нашего старого друга опять прошел все тот же фокус [36] Речь идет о победе Гинденбурга на президентских выборах. , – сказала Хелен Пратт. – Я так и знала. Поспорила на него с этими бедными дурачками в конторе и выиграла десять марок.

Была первая среда после выборов, и мы стояли на платформе на вокзале Цоо. Хелен пришла проводить меня на поезд, я ехал в Англию.

– Да, кстати, – сказала она, – а что стало с тем странным типом, которого ты как-то вечером приволок с собой? Моррис, так, кажется?

– Норрис… я не знаю. Сто лет о нем не слышал.

Странно, что она о нем спросила, потому что буквально минуту назад я и сам подумал об Артуре. Он всегда ассоциировался для меня именно с этой станцией. Скоро минет шесть месяцев, как он уехал, а было все как будто на прошлой неделе. Как только доберусь до Лондона, решил я, напишу ему длинное письмо.

Однако написать я ему так и не написал. Не знаю даже почему. Настроение было ленивое, а погода вдруг переменилась, и стало тепло. Я часто думал об Артуре; настолько часто, что переписка и в самом деле казалась лишней. Было такое впечатление, словно мы с ним состоим в телепатической связи. А потом я и вовсе уехал на четыре месяца за город и слишком поздно спохватился, что открытку с адресом оставил в Лондоне, в каком-нибудь ящике стола. Впрочем, это все равно не имело особого значения. Вероятнее всего, к этому времени он уже лет сто как успел уехать из Парижа. Если не загремел в тюрьму.

В начале октября я вернулся в Берлин. Старая добрая Тауэнцинштрассе ничуть не изменилась. Из окошка такси, по дороге с вокзала, я заметил нескольких нацистов в униформе СА: запрет отменили. [37] Декретом правительства Брюннинга, вступившим в силу с 13 апреля 1932 г., были запрещены СА и СС – и, соответственно, ношение нацистской формы являлось незаконным. Запрет действовал до августа 1932 г. Они деревянной походкой вышагивали вдоль по улицам, и пожилые мужчины в штатском восторженно их приветствовали. Еще несколько штурмовиков стояли на углах, погрохатывая коробками для сбора пожертвований.

Я взобрался по знакомой лестнице. И прежде чем успел нажать звонок, навстречу мне, распахнув объятия, выбежала фройляйн Шрёдер. Должно быть, видела из окна, как я подъехал к дому.

– Герр Брэдшоу! Герр Брэдшоу! Герр Брэдшоу! Ну наконец-то вы к нам вернулись! Честное слово, дайте-ка я вас обниму! До чего приятно вас видеть! А как вы за это время изменились.