Томас Гарди - Взор синих глаз [litres]

– Куда мы идем? – спросил Стефан.

– Я не знаю.

Последовало долгое молчание…

– Эльфрида вышла замуж! – произнес Стефан через время тонким шепотом, словно боялся выпустить в свет эту мысль.

– Ложь, – прошептал Найт.

– И мертва. Отвергла нас обоих. Я ненавижу ваше словцо «ложь», я ненавижу это!

Найт ничего не ответил.

Ни звука они оба не проронили теперь, если не считать медленное течение времени, которое отмерялось биением их сердец, мягко падающими каплями моросящего дождя на их одежду да низким ровным гулом от ударов кузнечного молота, что доносился из кузни неподалеку.

– Надо ли нам следовать за Эльфи дальше? – молвил Стефан.

– Нет, давай оставим ее в покое. Она сейчас вне досягаемости для нашей любви, и пусть она будет выше наших упреков. Поскольку мы не знаем и половины тех причин, что побудили ее сделать то, что она сделала, Стефан, как же мы можем, даже сейчас, утверждать, что она не осталась чистой и верной сердцем? – Голос Найта стал мягким и нежным, как у ребенка. Он продолжал: – Можем ли мы назвать ее честолюбивой? Нет. Обстоятельства, как обычно, возобладали над ее намерениями, хрупкими и нежными, как она сама, склонными к тому, чтобы их в единый миг разрушили грубые элементы природной случайности. Я знаю, что это так, а вы?

– Это может быть так… это должно быть так. Давайте пойдем дальше.

Они направили стопы в сторону Касл-Ботереля, откуда они могли послать за своим багажом, что остался в Кемелтоне. Много долгих минут они брели в молчании. Затем Стефан замер на месте и легонько тронул Найта за плечо.

– Я хочу знать, отчего она умерла, – сказал он прерывистым шепотом. – Давайте вернемся и немного порасспрашиваем?

Они опять повернули назад и во второй раз вошли в Энделстоу, толкнув дверь того дома, которая была открыта. То была дверь постоялого двора, который назывался «Добро пожаловать домой», а сам дом выглядел недавно отремонтированным и полностью перестроенным. Имя владельца, что значилось на вывеске, также было иным – не прежнего владельца, а Мартина Каннистера.

Найт и Стефан вошли. На постоялом дворе было довольно тихо, и они прошли по коридору, пока не дошли до кухни, где горел жаркий огонь, что с ревом поднимался в дымовую трубу, озаряя пол, потолок и свежеокрашенные в белый цвет стены ярким сиянием, которое делало горящие свечи второстепенным светом. Женщина в черном платье с белым передником в одиночестве стояла позади дочиста оттертого соснового стола. Стефан первый, а Найт после него узнали в ней Юнити, которая была горничной в пасторском доме и камеристкой юной леди в поместье Скалы.

– Юнити, – сказал Стефан мягко. – Ты меня не помнишь?

Мгновение она смотрела на него вопросительно, и затем ее лицо прояснилось.

– Мистер Смит – да, так и есть! – сказала она. – А вы мистер Найт. Я молю вас присесть. Быть может, вы знаете, что с тех пор, как я видела вас в последний раз, я вышла замуж за Мартина Каннистера.

– Как давно вы женаты?

– Около пяти месяцев. Мы поженились ровно в тот же самый день, когда моя дорогая мисс Эльфи стала леди Люкселлиан. – Слезы появились на глазах Юнити, и наполнили их, и заструились по ее щекам, несмотря на ее усилия сдержать их.

Боль двух мужчин, стойко контролирующих себя, когда перед ними вот так подавали подобный пример принятия облегчения от страданий, была терзающей. Они оба повернулись к ней спиной и прошли прочь несколько шагов.

Тогда Юнити молвила:

– Вы собираетесь пройти в отдельный зал, джентльмены?

– Давай побудем с ней, – прошептал Найт и, повернувшись, сказал: – Нет, мы посидим здесь. Мы хотим передохнуть некоторое время и просушить нашу одежду, если вы не возражаете.

В тот вечер опечаленные друзья сидели вместе с хозяйкою постоялого двора рядом с большим очагом; Найт стоял в нише, которую образовывал выступ дымохода, где он находился в тени. И, продемонстрировав немного доверия, они завоевали ее, и она поведала им то, ради чего они у нее остались, – последнюю историю о несчастной Эльфриде.

– Однажды – после того как вы, мистер Найт, покинули нас в последний раз, – она пропала из Скалы, и ее отец отправился вслед за ней и привез ее обратно домой заболевшей. Куда она уезжала, я так и не узнала никогда, но после этого она была больна на протяжении нескольких недель. И она сказала мне, что ее не волнует ее дальнейшая судьба и что она хочет умереть. Когда ей стало лучше, я сказала, что она будет жить, чтобы все-таки выйти замуж, и она мне тогда ответила: «Да, я сделаю все, чтобы принести пользу моей семье, чтобы повернуть мою бесполезную жизнь в какое-то практическое русло». Что ж, таким образом это и началось, лорд Люкселлиан стал за ней ухаживать. Первая леди Люкселлиан умерла, и он был в большом беспокойстве оттого, что его дочки остались без матери. Через некоторое время они стали приходить и видеться с нею, наряженные в свои черные платьица, поскольку они любили ее так же или даже больше своей родной матери – это правда истинная. Они всегда называли ее «маленькая мама». Эти девочки сделали ее чуточку оживленнее, но она уже не была той девушкой, что прежде – я могла видеть это, – и очень уж она исхудала. Что ж, милорд стал все чаще и чаще приглашать Суонкортов к обеду, – никого больше из своих знакомых, – и наконец семья священника стала разъезжать туда-сюда все дни напролет. Что ж, люди говорят, что маленькие девочки попросили своего отца позволить мисс Эльфриде приехать и жить с ними, на что он ответил: может быть, если они будут вести себя хорошо. В любом случае, время шло, и как-то раз я ей, значит, говорю: