Томас Гарди - Взор синих глаз [litres]

Найт продолжал сидеть, погруженный в размышления, и раз пробормотал:

– Во мне шевельнулось подозрение, что мог быть какой-то такой смысл в ваших словах о том, что я увел ее у другого. Как вы с ней познакомились? – спросил он громче, почти властным тоном.

– Я приехал к ним по делу о реставрации церкви, теперь уже несколько лет тому назад.

– Когда вы были у Хьюби, конечно, конечно. Что ж, я не могу понять этого. – Он возвысил голос. – Я не знаю, что и сказать, ведь вы так долго дурачили меня таким образом!

– Не понимаю совершенно, каким это образом я вас дурачил.

– Да, да, но…

Найт вскочил на ноги и стал расхаживать по комнате туда-сюда.

Его лицо сильно побледнело и голос дрожал, когда он вымолвил:

– Вы поступили не так, как я поступил бы с вами в таких обстоятельствах. Это пронимает меня до глубины души; и я напрямик вам говорю, что никогда вам этого не прощу!

– Чего именно?

– Вашего поведения в ту нашу встречу в фамильном склепе, когда я сказал вам, что мы с ней собираемся пожениться. Обман, бессовестная ложь повсюду; весь мир – дурная пьеса! [232] Аллюзия на знаменитую фразу «Весь мир – театр». Шекспир. Как вам это понравится. Акт II, сцена 7.

Стефану совсем не по нутру пришлось такое неверное истолкование его мотивов, даже несмотря на то, что это был всего-навсего поспешный вывод, к которому его друг пришел в расстроенных чувствах.

– Я не мог поступить иначе, чем я поступил, питая к ней должное уважение, – сказал он жестко.

– В самом деле! – воскликнул Найт тоном горчайшего упрека. – То, что вы также должны были сделать, питая к ней должное уважение, так это жениться на ней, я полагаю! Я надеялся… страстно желал… чтобы ОН, которым оказались ВЫ, непременно сделал это.

– Я вам премного обязан за такую надежду. Но вы выражаетесь очень таинственно. Я считаю, что у меня чуть ли не самая извинительная причина на свете не делать этого.

– О, и что же это была за причина?

– Это я не могу сказать.

– Вы должны были сделать для этого все возможное, вы должны были сделать это немедленно; это же простая справедливость по отношению к ней, Стефан! – закричал Найт вне себя. – То, что вы знали это прекрасно, это мучит и ранит меня больше, чем вы помыслить можете, – узнать, что вы никогда не пытались загладить свою вину перед молодой женщиной такого склада, столь доверчивой, столь склонной отдаться своим чувствам без оглядки, бедной маленькой глупышкой, насколько же это к худшему для нее!

– Ба, да вы рассуждаете, как безумец! Вы же отбили ее у меня, разве нет?

– Подобрать с земли то, что другой отшвыривает прочь, это едва ли называется «отбить». В любом случае, не стоит затевать большую ссору на эту тему, так что нам лучше расстаться.

– Но я пребываю в большой уверенности, что вы самым мрачным образом неверно понимаете что-то, – сказал Стефан, потрясенный до самой глубины своего сердца. – Скажите мне, что же я сделал? Я потерял Эльфриду, но неужели это столь тяжкий грех?

– Это было ее решение или ваше?

– Что за решение?

– Чтобы вы расстались.

– Я отвечу вам честно. Это было ее решение полностью, полностью.

– Какова же была ее побудительная причина?

– Я едва ли могу ответить. Но я расскажу вам всю нашу историю без утайки.

Вплоть до этого дня Стефан думал без колебаний, что он ей прискучил и потому она переметнулась к Найту, но ему отнюдь не хотелось делать такое заявление или даже проговаривать это в мыслях. Представлять себе все по-другому больше перекликалось с надеждой, которую породило расставание Найта с Эльфридой: что любовь к его другу Найту не была прямой причиной ее охлаждения к Стефану, но результатом лишь временного перерыва в ее любви к последнему.

– Не должно позволять такому делу сеять раздор между нами, – отвечал ему Найт, снова возвратясь к манере поведения, что скрывала его истинные чувства, словно откровенность была теперь невыносима. – Теперь я и впрямь понимаю, что ваша скрытность по отношению ко мне в том склепе была продиктована благоразумными соображениями. – Он заключил притворным тоном: – В общем, это очень странное дело, но, я полагаю, невелика была его важность, глядя на это с такого расстояния по времени; и теперь это меня уже вовсе не заботит, но я был бы не против послушать вашу историю.

Эти слова Найта, произнесенные тоном такого самоотречения и явного безразличия, побудили Смита поведать – возможно, не без некоторого самодовольства – о его былом тайном обручении с Эльфридой. Он рассказал все в подробностях с самого начала, а также о безапелляционных словах и действиях ее отца, направленных на то, чтобы погасить их любовь.