Станислав Грибанов - Полгода из жизни капитана Карсавина

Дольникова подвели к гитлеровскому летчику. Молча встретились глазами. В одних — ненависть, презрение, непокорность. В других — высокомерие, любопытство и разочарование. «Неужели этот молодой, тощий, черноволосый Иван в рваной гимнастерке сбил меня, аса люфтваффе?..»

На плохом русском языке немец произнес:

— Поздравляю. Немножко завидую. Для вас война конец…

Кровь ударила в голову Григория, и он дерзко ответил:

— Мы еще встретимся в небе Германии…

Немец снисходительно усмехнулся:

— А как наши «штукасы», Соколов?

— Хороши «штукасы», — ответил Григорий не задумываясь, — хорошо горят…

Лицо гитлеровца скривилось:

— Когда ви идешь атака — далеко видать. Русский не умел хитрить.

— Я передам нашим летчикам. Непременно. Учтем ваши замечания…

Раненый ас рыцарски пригласил Дольникова выпить с ним коньяка, но гестаповцы грубо, с окриками втолкнули Григория в свою машину.

И снова дорога в неизвестность: не то в тюрьму, не то в лагерь для военнопленных.

…Три ряда колючей проволоки. Большие черные ворота. Вот они тяжело, со скрежетом задвинулись за Дольниковым, и снова он в полутемном помещении, на цементном полу.

По углам, вдоль стен призрачными тенями — люди.

Вплотную окружают сурово всматривающиеся чужие лица. Дольников поднялся.

«Кажется, отсюда живым не выйти…» — подумалось тревожно. Но вот в тягостной напряженности раздались голоса:

— Браток, с какого фронта?..

— Давно взяли? Что там нового?..

К Дольникову подошли несколько человек. Среди них он узнал Крещука. Обрадовался: «Слава богу, свои» — и вздохнул облегченно.

На полу вдоль стен барака была набросана солома. Григорий устроился рядом с пилотом, который назвался Николаем Мусиенко.

— Соколов, — представился Григорий, скрыв свою настоящую фамилию.

Услышав это, Крещук спросил тихо:

— Зачем же темнишь перед своими?

— Да, знаешь, я у немцев прохожу как Соколов. Пусть и среди своих буду пока Соколовым…

Томительно долго тянулось время за колючей проволокой. Условия содержания пленных были невыносимы. На день выдавали по сто граммов эрзац-хлеба, в обед — миску темной вонючей похлебки и круг жмыха на десять человек. Утром и вечером, дополнительно, — по черпаку чая. Физические силы у людей при такой пище таяли. Пленных из этого барака не выпускали даже на работу. «Русский летчик будет драп-драп. Его надо много охраняйт!» — популярно объяснил один из охранников. По слухам, действительно при отправке в Германию одной из групп в полном составе удалось выпрыгнуть из вагона и разбежаться.

Мысль о побеге волновала Григория. «Надо бежать, пока еще есть силы, пока на родной земле…» Для разработки плана побега, четких действий выделилась группа. Возглавил ее летчик-истребитель Степан Иванов. Бесстрашный, но рассудительный, он был старше многих по возрасту, воинскому званию — воевал еще в небе Испании. В группу также вошли Николай Мусиенко, Василий Скробов, Павел Кулик, Николай Васильев, Петр Крюков. И началась подготовка к побегу.

План был прост и, казалось, вполне осуществим. На рассвете выбраться всем через окошко барака (оно располагалось у самой крыши), перерезать колючую проволоку заграждения и… бежать! Специальные ножницы-кусачки, резиновые перчатки для защиты от электрического тока, который был пропущен через проволоку, обещал каким-то образом достать рыжий лейтенант по фамилии Чулков. Он прибыл в лагерь вслед за Дольниковым, держался с охраной дерзко, за что получал оплеухи, чаще других его вызывали и на допросы. Чулков уверял, что договорился с местными девчатами — уборщицами при штабе и те помогут во всем, даже с подпольем сведут.

И вот настал день побега. О точном времени действий знали только немногие. Каково же было удивление заключенных, когда на единственное открытое окошко в бараке немцы поставили железную решетку!

Всю ночь на 23 октября не спали. Тревожней обычного гремела артиллерийская канонада, то и дело вспыхивали прожектора, блуждая по небу. Втайне Григорий надеялся на чудо: ахнет вот по бараку бомба или высадится наш десант, и охрана с перепугу разбежится. Но прошла ночь. Уже перед рассветом немцы забрали Чулкова. А к бараку подъехала машина, из нее вывалили кучу поношенного военного обмундирования всех армий и приказали пленным экипироваться на любой лад. Григорий подобрал румынские штаны, рубашку, синюю французскую шинель. Охрана торопила пилотов.

Неожиданно в воротах лагеря появилась черная закрытая машина. Она остановилась тоже у барака. И когда из нее вышел офицер в немецкой форме с пистолетом и сигаретой в руках, все в нем узнали рыжего Чулкова. Глядя на пленных, он нагло ухмыльнулся: