Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

– Да, еще жив! – мрачно пробормотал Григорий Григорьевич.

– А что было бы с Павлом Петровичем? – продолжал Алексей Григорьевич, – ведь он – законный отпрыск Петра Великого.

– А что было с Петром Федоровичем? – напомнил Григорий Григорьевич.

– То, что никогда больше не повторится, – с ужасом возразил Алексей Григорьевич, – по крайней мере, до тех пор, пока я живу на свете. В истории не должно быть двух таких страниц; дай Бог, чтобы кровавый след и одной исчез навсегда! – прибавил он дрожащим голосом. – Брось свои безумные мечты, милый брат! Вспомни о тех титанах, которые стремились на небо, а очутились в глубине пропасти.

– Я предпочитаю свалиться в пропасть, чем остановиться на полпути! – ответил Григорий Григорьевич. – Оставь меня, Алексей! Ты знаешь, что если я что-нибудь задумал, то переубедить меня нет возможности. Все препятствия только увеличивают силу моего желания.

– В таком случае действуй один, – заметил Алексей Григорьевич, – я не могу быть с тобой заодно, так как уверен, что твоя затея поведет к гибели.

– И прекрасно! – ответил Григорий Григорьевич, – чем выше подходить к вершине, тем дорога становится теснее. Мне нужна не императрица, а женщина, чтобы воздвигнуть свой трон рядом с нею. Женщину могут подчинить мужчине два состояния: любовь и страх. Так как любовь ко мне у Екатерины исчезла, то подействуем на нее страхом, – закончил он.

Экипаж остановился пред Мраморным дворцом.

– Следовательно, ты идешь туда, куда влечет тебя твоя безумная фантазия, – сказал Алексей Григорьевич, прощаясь с братом, – мне остается лишь молиться всем святым угодникам, чтобы они излечили тебя от мании величия, которая погубит тебя, а может быть, и всех нас.

Григорий Григорьевич молча кивнул головой и поднялся по широкой лестнице в свою квартиру, а Алексей Григорьевич приказал своему кучеру везти его домой.

Когда светлейший князь вошел в свой кабинет, лакей доложил ему, что поручик Смоленского полка Ушаков просит принять его. Орлов приказал позвать поручика и вскоре показался Ушаков, покрытый пылью, так как он быстро ехал верхом на лошади от самого Шлиссельбурга. Лицо молодого человека было бледно и встревожено.

– Что скажешь новенького, Павел Захарович? – спросил Орлов при входе офицера. – Ты так бледен и, кажется, дрожишь! Вот выпей вина, – предложил он, наливая из графина золотистой мадеры, – это подкрепит тебя. Ты, наверно, устал от долгой езды, так как приехал из Шлиссельбурга, не правда ли?

Поручик Ушаков с поклоном принял стакан вина и залпом осушил его.

– Хотя я очень быстро ехал из Шлиссельбурга, ваша светлость, ответил он, но не усталость заставила меня побледнеть. Вы, ваша светлость, приказали мне расспросить хорошенько Василия Мировича и сообщить вам все то, что я узнаю от него. Открылись такие вещи, что я не могу прийти в себя от страха и ужаса.

– Говори скорее! – приказал Орлов, сбросив с себя мундир и ложась на диван, – ты знаешь, что я очень щедр, когда хочу вознаградить верного слугу. Что же задумал этот маленький упрямый подпоручик Мирович, в жилах которого течет казацкая кровь?

– Эта кровь придает ему дьявольскую силу, – заметил Ушаков, – то, что он задумал ужасно, чудовищно!

Довольная улыбка заиграла на губах Орлова.

– Так рассказывай, – проговорил он, выражая лицом скорее удовлетворение достигнутой целью, чем напряженное любопытство.

Ушаков боязливо и застенчиво рассказал свою беседу с Мировичем, слушая его, Орлов несколько раз кивал головою, как будто сообщение Ушакова вполне совпадало с его желаниями и ожиданиями.

– А теперь, – так закончил офицер, – как прикажете, ваша светлость, поступать мне в таком серьезном и роковом вопросе? Осмелюсь просить вашу светлость отправить бедного Мировича, у которого его несчастная любовь и разбитые надежды помутили рассудок, еще сегодня же в какой-нибудь отдаленный гарнизон; тогда будет устранена всякая опасность, и несчастный будет спасен от последствий своих ужасных мечтаний. Отправить его в армию фельдмаршала Румянцева; для него будет лучше пасть в бою с турками, чем попасть на эшафот, благодаря своим преступным планам.

Орлов молча и задумчиво лежал на диван.

– Так ты думаешь, – проговорил он, спустя некоторое время, – что опасность существует действительно? Что этому безумцу действительно удастся вызвать восстание среди шлиссельбургского гарнизона и освободить узника?

– Василий Мирович пользуется огромным влиянием, – ответил Ушаков, – он сострадателен и щедр и не обращает внимание на мелкие проступки солдат; они обожают его и слепо верят ему. Им не известно, кто заключен в каземате крепости; и если Мирович скажет им, что они стерегут потомка Петра Великого, который уже в колыбели был императором, то ему будет не трудно разжечь их и заставить пойти на самое отчаянное предприятие. Он обещает наградить всех блестящим образом, если предприятие удастся, и я считаю этот план выполнимым. И опасность, по моему мнению, будет велика, если Иоанн Антонович будет выпущен на свободу и покажется народу. Поэтому я прошу вас, ваша светлость, как можно скорее удалить Мировича, до сих пор он еще ничего преступного не сделал, за мысли же судить нельзя; для него будет высшей милостью, если воспрепятствовать ему при их осуществлении или хотя бы даже при попытке к этому.