Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

– Разрешите мне, – проговорил старик, повертываясь спиной к Ушакову, – довезти вас, мадемуазель, под моей защитой мне кажется, вам неудобно идти домой одной, так как всегда найдутся люди, которые осмеливаются быть навязчивыми по отношению к даме, идущей по улице без охраны мужчины.

Ушаков взглянул на старика скорей удивленно, чем гневно. Но, прежде чем он успел обратиться с вопросом к девушке, та, бросая гневные взгляды на старика, заговорила сама.

– Благодарю вас, господин Фирулькин, я часто хожу одна домой и ни разу не имела случая жаловаться на навязчивость посторонних; сегодня же я вполне спокойна, так как нахожусь под защитою этого господина, которого считаю достойнее многих других.

Она подала руку Ушакову и пошла прочь, не удостоив больше ни одним словом разъяренного Фирулькина.

Актеры, находившиеся вблизи и видевшие все происшедшее, рассмеялись; одна же из молоденьких актрис подошла к старику и проговорила:

– Видите, господин Фирулькин, как мало ценит Аделина оказываемое ей вами предпочтение!.. За этот афронт вы лучше всего отомстите ей, если предложите место в вашей коляске кому-нибудь из нас.

Взгляд и улыбка молодой дамы говорили определенно, что она с готовностью заиметь место в коляске и в сердце Фирулькина. Но старик не обратил на нее внимания и, тяжело дыша от ярости, бросился в свою коляску и приказал кучеру ехать во дворец князя Орлова.

Тройка быстро помчалась по улице, сопровождаемая смехом и шутками актеров.

Фирулькин был хорошо известен в Мраморном дворце и потому немедленно был принять князем.

Орлов лежал вытянувшись на диване и, когда старик вошел, высокомерно обратился к нему:

– Тебе что надо, Петр Севастьянович? Если ты что-нибудь принес, то показывай! Только берегись, если это будет что-нибудь обыкновенное!

– О, ваша светлость, – воскликнул Фирулькин дрожащим голосом, – я пришел просить защиты от одного бесстыдника, осмелившегося оскорбить и осмеять вашего всепреданнейшего слугу! Случилось нечто неслыханное!

– Ты жалуешься? – воскликнул Орлов, – это скучно! Если бы я знал это, то приказал бы не пускать тебя.

– О, ваша светлость!.. – возразил Фирулькин, – дерзость, на которую я приношу жалобу, направлена не против меня, а против вас. Не вы ли, ваша светлость, обещали мне, что актриса Аделина Леметр должна быть моею, несмотря на притязания этого бесстыдного Василия Мировича?

– Ну, так что же? – спросил Орлов.

– Так вот, ваша светлость, – продолжал Фирулькин, все более приходя в ярость, – когда ее хотел отвезти из театра Аделину, она на моих глазах разговаривала с офицером, одетым в ту же самую форму, как и Мирович; она оставила меня, а сама ушла с ним под руку. Это, ваша светлость, – беспримерное бесстыдство. Ее мать отказала Мировичу от дома и вот теперь Аделина сносится с ним через посредство его товарища, а может быть, находится в легкомысленной связи с обоими сразу.

– Разве я тебе не говорил, Петр Севастьянович, что смешно, когда такой старый дурак, как ты, увлекается молоденькой актрисой? – заметил, зевая, Орлов. – Она настроит тебе такие рога, каких ты никаким искусным париком не прикроешь.

– Но вы, ваша светлость, обещали мне свою защиту, – воскликнул вне себя Фирулькин, – а я знаю, что вы всегда держите свое слово. Это предательство – обманывать человека, которому князь Орлов обещал свою защиту!

Слова старика звучали почти угрозою. Его бескровные губы дрожали, а маленькие глаза сверкали гневом.

Орлов медленно вытянулся и оперся на локти.

– Послушай, Петр Севастьянович, – сказал он, – ты дерзаешь принимать со мной в разговоре странный тон. Что бы ты сказал, если бы я позвал моих холопов и велел им легонько постегать тебя?

– Ваша светлость, ваша светлость! – трепеща, воскликнул Фирулькин, – заслуживаю ли я наказания, если верю вашему слову, если я напоминаю вам о нем?

– Моего слова для такого негодяя, как ты, должно быть довольно, – проговорил Орлов, снова опуская голову в подушки, – и тот, кто напоминает мне о моем обещании, значит, настолько нахален, что сомневается в нем. А теперь убирайся вон или, ей Богу, я доставлю своим холопам особое удовольствие запечатлеть на оборотной стороне твоей смешной фигуры правила благоприличия!

Фирулькин поджал губы и повернулся к двери.

Несмотря на всю свою ярость, он не осмелился произнести ни одного слова, зная, что Орлов при малейшей его попытке к дальнейшему противоречию приведет свою угрозу в исполнение.