Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

Могучая грудь вздымалась высоко; князь простер руки, точно уже видел над собою цель своих честолюбивых стремлений, снова наполнил бокал и одним духом осушил его.

На дворе послышался звук лошадиных копыт.

– Ага, – прислушиваясь, промолвил Орлов, – они здесь; так за дело! Пусть же Екатерина почувствует, что значить меть врагом Григория Орлова!

В комнату вошел камердинер и доложил, что приехали первые гости, но не успел он еще докончить доклад, как в комнату стремительно порвался граф Алексей Григорьевич Орлов, вытолкнул камердинера за порог и плотно закрыл за ним дверь.

– А, это – ты, брат! – воскликнул Григорий Григорьевич. – Хорошо, что ты приехал, ты можешь помочь мне в моем предприятии и убедиться, что у меня, также бывают хорошие планы и я умею выполнять их. Но что с тобой? Ты взволнован, на тебе лица нет!

– Я слышал, – понизив голос, ответил Алексей Григорьевич, – что во дворце разыгралась какая-то сцена, что ты в сердцах уехал оттуда, а затем я слышал нечто более серьезное: Чернышев пробыл долго у государыни, караулы во дворце усилены, войска собраны в казармах.

– Ага, – воскликнул Григорий Григорьевич, – значит, она боится и, будучи ослеплена страхом, делает как раз то, что соответствует моим планам!

– А что ты хочешь делать? Заклинаю тебя, скажи мне все! – воскликнул Алексей Григорьевич. – Может быть, от этого часа зависит судьба всех нас!

– Да, – ответил Григорий Григорьевич, – ты прав, наша судьба зависит от одного часа и от наших мужества и воли. Они осмелились меня – слышишь? – меня, фельдцейхмейстера, князя священной римской империи, вмешать своими бесстыдными вопросами в заговор мятежника Пугачева и, несомненно, тут действовал этот наглый Потемкин…

– Ого, – сказал Алексей Григорьевич, наклонив голову, – если они осмелились делать это, то посмеют сделать еще больше.

– Они конечно хотели бы, – воскликнул Григорий Григорьевич с насмешливой улыбкой; – поэтому-то мы должны предупредить их.

Он в немногих словах сообщил брату придуманный им план, между тем, как во двор въезжали все новые и новые гости.

– Ты слышишь, мои друзья приехали! – воскликнул он. – Все они преданы мне; мое вино довершит остальное, и, прежде чем настанет утро, властное требование войск, находящихся в столице, заставит Екатерину выдать ее коварного возлюбленного!

– Ты бредишь, брат! – сказал Алексей Григорьевич. – Что можно было сделать с Петром Федоровичем, то невозможно сейчас выполнить нам; на такое рискованное дело нам не удастся заставить пойти войска; могущество императрицы – не чета власти Петра Третьего, а победоносный Румянцев, народный кумир, – предан ей.

– Румянцев!? – пожал плечами Григорий Григорьевич. – Он далеко, на Дунае, а Екатерина здесь, в наших руках.

– Или мы в ее! – добавил Алексей Григорьевич – Умоляю тебя, брат, оставь этот безумный план. Последуй моему совету: поезжай сейчас же обратно в Петербург, ступай к императрице, она еще не решится не принять тебя, покорись ей. Ты тоже был неправ к ней; поверь, я вижу лучше тебя, твое безумие ослепляет тебя! Покорись ей, хотя бы только для того, чтобы выждать время.

– Никогда, – дико воскликнул Григорий Григорьевич, – никогда! Ты ошибаешься; пойдем со мной и ты убедишься сам, какая сила стоит за мной и как бы я был глуп, если бы не использовал ее в этот момент, чтобы одним сильным и верным ударом разбить все их зловредные козни.

Напрасно Алексей Григорьевич старался отговорить его. Он стремительно вышел из комнаты и через несколько секунд оба входили в блестяще освещенную галерею, примыкавшую к столовой, где уже собрались многочисленные офицеры почти всех полков гвардии.

Григорий Григорьевич был встречен громким «ура», он направо и налево здоровался с гостями, пожимая всем руки, и пригласил затем все смеющееся, веселое общество в столовую, к роскошному ужину.

Григорий Григорьевич казался вполне спокойным и веселым, только блуждающее взоры и дрожащие руки выдавали его нервное беспокойство, и он поминутно чокался то с одним, то с другим офицером, и беспрестанно делал слугам знаки подливать гостям в стаканы вина.

Не прошло еще и часа, как все общество находилось уже в очень возбужденном состоянии. Орлов перевел разговор на победоносную армию Румянцева; под ликующие возгласы он осушил свой стакан за здоровье храбрых товарищей, разбивших турок, и, точно охваченный мгновенным недовольством, воскликнул затем:

– Не позор ли это, что, в то время как турки бегут от русских знамен и вся Европа дрожит пред силою нашего оружия, генерал-адъютант нашей императрицы, которого я как мальчишку избил кием, бесчестит наш мундир?