Эра Ершова - В глубине души

— Это моя подруга, — продолжала Женя, — она очень порядочный и добрый человек.

— О чем ты, Женечка? — Алик плакал.

— Не перебивай меня, а то я не успею сказать. Ты не сможешь жить один. И порядочную женщину найти не сможешь, они все будут хотеть от тебя только денег. А она будет тебя любить, как я, и терпеть все будет. Люся…

Женщина наклонилась над кроватью.

— Береги его… — Женя еще успела соединить их руки и умерла. А Алик остался стоять, до боли сжимая в своей руке ладонь совершенно незнакомой женщины.

Люся оказалась именно такой, какой ее описала Женька. Алика она любила послушно и преданно. Она действительно терпела все: и его крутой нрав, и измены. Но не было в ее покорности того страстного отчаяния, которое Алик каждый раз находил в Женьке. Не вызывала в нем Люся той блаженной жалости, от которой по всему телу разливается нежность и сердце млеет от любви и желания. Люсины страдания были какими-то безвкусными, тупыми. Покорный коровий взгляд, невыразительная сутулая спина с провисшими плечами.

О своих любовных похождениях Алик Люсе никогда не рассказывал, с ней это было неинтересно. Она обо всем догадывалась сама. Он частенько не приходил ночевать, в дом звонили посторонние женщины. Люся подзывала мужа к телефону и молча пряталась у себя в комнате. Она была очень одинокой, эта Люся. Всю жизнь одна, ни семьи, ни детей, и вот в сорок лет такая удача — замуж вышла. Спасибо покойной подруге. Конечно, радости в такой семейной жизни было мало, но все-таки, все-таки…

Какой должна быть настоящая семья, Люся имела весьма смутное понятие: она воспитывалась в детском доме, и все, что было потом, после этого кошмарного детства, уже казалось ничего, сносным. Алика Люся полюбила давно, по Женькиным рассказам, и хотя Женька поведала ей ужасные вещи, ощущение от этих откровений оставалось захватывающим, манящим, как на краю прекрасной бездны, в которую так и тянет сорваться, чтобы за несколько секунд до гибели ощутить полноту счастья в полете. У Женьки было такое лицо, когда она говорила о муже! Такой непонятный, одурманенный взгляд, что Люсе мерещилось, будто она видит саму любовь в голом, неприкрашенном виде. И ей так хотелось прикоснуться к этому обжигающему чувству — хоть немного, чтобы только почувствовать, как страшно и приятно гореть на этом выжигающем дотла огне.

Самой Люсе на долю выпала вялая, унылая судьба. И хотя Бог не обделил ее скромной привлекательностью, в ее пугливой душе чего-то не хватало, чтобы привлечь к себе внимание мужчин. Люся увядала тихо и безропотно, и только мечты об Алике, которого она никогда не видела, будоражили ее не познавшую любви плоть.

Когда умирающая подруга попросила Люсю принять у нее эстафету, в Люсиной душе полыхнула неуместная радость. Она даже не сразу поняла, что условием для осуществления ее мечты является смерть единственного близкого человека. Потом Люся спохватилась, заплакала, замахала руками:

— Что ты, Женечка, о чем ты говоришь?! Это твой муж, и ты будешь с ним жить до глубокой старости.

Но Женька остановила ее слабым движением руки.

— Я прошу тебя, Люсенька, пожалуйста.

И Люся согласилась.

Нет, она никогда не жалела о принятом решении, но ничего того, о чем мечтала, думая об Алике, Люся в семейной жизни не нашла. Алик послушно выполнял супружеский долг, аккуратно, два раза в неделю, и Люся, придавленная тяжестью мужского тела, глядела в потолок и гадала, что же так окрыляло Женьку в этом малоприятном занятии.

Алик тоже не испытывал никаких взлетов с новой женой, но в их отношениях это было не главным. А вот что было главным, он никак не мог понять. Кому нужен был этот вялый неинтересный союз? Спасла его покойная Женя или погубила, навеки привязав к чужой женщине? Этот вопрос Алик задавал себе редко. Он жил своей интенсивной жизнью: работа, друзья и женщины занимали все его время. А дом, уютный и теплый, встречал его безропотным взглядом Люсиных слегка обиженных глаз. Она была как тень, как дух, который всегда появляется там, где в этом есть необходимость.

С годами Алик стал испытывать к Люсе что-то вроде благодарности за ее ненавязчивую услужливость, за ее тихий, податливый нрав. В ее присутствии его буйная, необузданная натура успокаивалась, утихала, ему порой даже становилось неловко за свою несдержанность. Все то, что так любила Женька, — его взвинченную, раскаленную нервозность, доходящую до бешенства беспредметную ревность и даже побои, заканчивающиеся страстными любовными воплями, — казалось невообразимым в применении к Люсе. Она действовала на него как колыбельная перед отходом ко сну. С ней рядом он дремал, отдыхая от житейских бурь. Все чаще хотелось прилечь на диван и забыть о том, что за порогом бушует настоящая жизнь.