Эра Ершова - Самая простая вещь на свете

— Прошу тебя, последи за выражениями и не переходи на личности. — В голосе Даниеля зазвучали металлические нотки.

— А где здесь личности? — усмехнулась Света. — Ты бы на себя со стороны посмотрел, когда заискиваешь и сюсюкаешь с этой… — Света с трудом сдержалась. — «Прекрасно выглядишь! Ах, бросила курить! Ах, как мы рады!»

— Да перестань, у человека несчастье. Я хотел ободрить, поддержать…

— Да нет у нее никакого несчастья! — Света сорвалась на крик, чувствуя, что вот-вот упрется все в тот же роковой тупик. — Это у Феди несчастье, что он до пятидесяти лет не дотянул! А Марина чувствует себя прекрасно. У нее все получилось, как она хотела. Она же сказала, что не нуждается ни в каких утешениях.

— Когда это? — Даниель недоверчиво посмотрел на жену.

— Ах, брось, — устало отмахнулась Светлана. — Когда? Вчера, позавчера, месяц назад… — и тут же, почти без перехода, добавила: — Я должна уехать, подумать.

— О чем? — В голосе Даниеля чувствовалась тревога. Он внутренне сжался, ожидая ответа и готовясь принять всю тяжесть удара, заключенную в слове «развод».

Света посмотрела на мужа с сожалением и, словно угадав его мысли, сказала:

— Не бойся, о разводе я пока не думаю. Я очень люблю Машу и не хочу испортить ей жизнь.

— Машу? А меня, меня ты больше не любишь?

— Вот об этом я и хочу подумать. Может быть, на расстоянии все случившееся покажется ерундой, мелочью… — По-детски сморщив лицо, она всхлипнула и потерла кулаком глаза, как это делала Маша, когда собиралась заплакать.

— Schatz, я тебя умоляю… — Даниель тут же ухватился за тоненькую соломинку надежды. — Я все понял! Я больше никогда, никогда…

Ему захотелось взять жену на руки и, прижав к себе, укачать, как больного, измученного ребенка. Он шагнул в ее сторону, но Света решительно замотала головой.

— Нет, не надо! — Для убедительности она выставила вперед руки. — Я не хочу. Мириться надо осознанно, а не под влиянием случайных порывов. Это мы уже проходили. Получается неплохо, но ситуации это не меняет. Спокойной ночи. У меня все собрано, я на утро заказала такси.

— Я бы мог отвезти тебя сам.

Света посмотрела на него тяжелым взглядом. Так смотрят, когда прощаются навсегда.

— Не надо, — вздохнула она. — Так лучше.

Светлана сидела в берлинском аэропорту и ждала самолета. Перерыв между рейсами был три часа, но по пути в Москву было хорошо все, даже это длительное ожидание. Света любила аэропорты с их холодной архитектурой, стремительной, радостной атмосферой. Она вспоминала, как в советские времена, кажущиеся теперь такими фантастически нереальными, они целой компанией среди ночи срывались и ехали в аэропорт Шереметьево, чтобы услышать открывающие двери к свободе слова: «Объявляется посадка на самолет, отбывающий рейсом в Париж…» Как это было прекрасно — жить в мире надежд и несбыточных мечтаний! И как скучно все оказалось в действительности. Эти туристические аттракционы — Париж, Лондон, Рим… Как будто забродившее, передержанное воображение кислотой погасило мечту, и она исчезла, не оставив осадка.

Света зашла в пустой ресторан, устроилась за столиком у стеклянной стены. Отсюда открывался вид на взлетную полосу, и можно было смотреть, как беспечно взлетают и тяжело садятся утомленные долгой дорогой самолеты.

— Принесите, пожалуйста, белое вино и пепельницу, — попросила она подошедшего официанта и закурила. Странно, курить Света начинала всегда по дороге в Москву и заканчивала на обратном пути. Как будто в самолет садился один человек, а из Москвы, ощутив под ногами прочную земную твердь, возвращался совсем другой. Вот и сейчас мысленно она унеслась далеко от семейных проблем. В голову лезла приятная, несущественная ерунда: в Москве сейчас мороз, сугробы выше человеческого роста. Мама печет пироги. От этих мыслей на душе становилось тепло и радостно, как после глотка коньяка. Она потягивала вино, наблюдая, как за соседним столиком крепкий мужчина в спортивном свитере поедает огромную, как вулкан, гору салата. Света попыталась определить его национальность. Лицо южанина — смуглое и красивое, крепкая шея, открытый лоб. Может быть, итальянец.

Мужчина оторвал взгляд от салата и, взглянув на Свету, улыбнулся. Сердце вдруг сладко дрогнуло: наш! Все-таки, несмотря на массовую миграцию и лихорадочное впитывание чужих культур, сохранились еще неуловимые признаки, по которым русский человек в любой толпе выделит соотечественника.