Эрих Ремарк - Ночь в Лиссабоне [litres]

Наконец послышались шаги Хелен. Она возникла на пороге как обреченный, прекрасный дух. «Что ты здесь делаешь?» Она ни о чем не знала. «Что с тобой?»

«Нам надо уехать, Хелен. Немедля».

«Георг?»

Я кивнул. Решил сказать ей как можно меньше.

«Что с тобой случилось?» – испуганно спросила она, подойдя ближе.

«Меня арестовали. Я сбежал. Меня будут искать».

«Нам надо уехать?»

«Немедля».

«Куда?»

«В Испанию».

«Как?»

«На автомобиле, как можно дальше. Соберешься?»

«Да».

Она пошатнулась.

«Болит?»

Она кивнула. Что это там на пороге, думал я. Что? Она была совсем чужая.

«У тебя еще остались ампулы?» – спросил я.

«Немного».

«Мы достанем еще».

«Выйди на минутку», – сказала она.

Я стоял в коридоре. Двери по соседству приоткрылись. Возникли лица с глазами лемуров. Лица карликовых полифемов с одним глазом и кривым ртом. Лахман в длинных серых подштанниках, точно кузнечик, метнулся вверх по лестнице и сунул мне в руку полбутылки коньяка. «Он вам пригодится, – прошептал он. – V.S.O.P.! [28] Very Superior Old Pale – очень выдержанный ( англ .), о коньяке с выдержкой 18–25 лет.

Я тотчас отхлебнул большой глоток.

«У меня есть деньги, – сказал я. – Вот! Дайте мне еще бутылку, полную».

Я забрал у Георга бумажник и нашел там уйму денег. Лишь на секунду у меня мелькнула мысль выбросить их. Нашел я при нем и его паспорт, а также мой и Хелен. Все три лежали у него в кармане.

Одежду Георга я собрал в узел и, запихнув туда камень, бросил в гавань. Паспорт хорошенько рассмотрел при свете карманного фонаря, потом поехал к Грегориусу и разбудил его. Попросил заменить фото Георга моим. Сперва он в ужасе отказался. Он занимался подделкой эмигрантских паспортов и полагал себя при этом справедливее Господа, в котором усматривал виновника всех бед, но паспорт высокого гестаповского чина видел впервые. Я объяснил ему, что его подпись тут не требуется, это же не картина художника. За все отвечаю я один, и про него никто не узнает.

«А если вас будут пытать?»

Я показал ему свою руку и лицо. «Через час я уезжаю, – сказал я. – Как эмигрант я с таким лицом и на десять километров не отъеду. А мне надо через границу. Это мой единственный шанс. Вот мой паспорт. Сфотографируйте паспортное фото и замените копией снимок в гестаповском паспорте. Сколько возьмете? Деньги у меня есть». Грегориус согласился.

Лахман принес вторую бутылку коньяка. Я расплатился и вернулся в комнату. Хелен стояла у ночного столика. Ящик, в котором лежали письма, был открыт. Она задвинула его, шагнула ко мне. «Это Георг?» – спросила она.

«Не он один», – ответил я.

«Будь он проклят! – Она отошла к окну, кошка скакнула прочь. Хелен открыла ставни. – Будь он проклят! – повторила она с такой страстью и с такой твердостью, будто совершала мистический ритуал. – Будь он проклят до конца своих дней, вовеки…»

Я взял ее за руки, сжатые в кулаки, оттащил от окна. «Пора уходить».

Мы спустились вниз. Из всех дверей нас провожали взгляды. Серая рука помахала вслед. «Шварц! Не берите рюкзак. Жандармы относятся к рюкзакам с подозрением. У меня есть дешевый чемоданчик из кожзама, выглядит шикарно…»

«Спасибо, – сказал я. – Мне теперь не нужен чемодан. Мне нужна удача».

«Мы желаем вам удачи».

Хелен ушла вперед. Я слышал, как промокшая шлюха у подъезда посоветовала ей остаться дома, в дождь, мол, клиентов не сыщешь. Вот и хорошо, подумал я, чем пустыннее улицы, тем для меня лучше. Хелен изумилась, увидев машину. «Угнал, – сказал я. – Надо уехать на ней как можно дальше. Садись».

Еще не рассвело. Дождь потоками струился по ветровому стеклу. Если на подножке оставалась кровь, теперь ее наверняка смыло. Я остановился поодаль от дома, где жил Грегориус. «Постой здесь», – сказал я Хелен, кивнув на стеклянный навес магазина рыболовных принадлежностей.

«А в машине нельзя остаться?»

«Нет. Если кто придет, сделай вид, будто ждешь клиентов. Я скоро вернусь».

Грегориус успел все сделать. Страх сменился гордостью артиста. «Самое трудное – мундир, – сказал он. – У вас-то штатский костюм. Я просто отрезал ему голову».

Он отклеил Георгово фото, вырезал голову и шею, приложил мундир к моему снимку и сфотографировал монтаж. «Обер-штурмбаннфюрер Шварц, – гордо произнес он. Высушенное фото он уже вклеил на место. – Штамп более-менее удался. Если станут присматриваться, вам так и так конец… даже при подлинном штампе. Вот ваш старый паспорт в целости и сохранности».