Эрих Ремарк - Ночь в Лиссабоне [litres]

«Все это может затянуться. Принесите мне заказ. Я проголодался. И хочу заплатить сразу, чтобы вы потом не подумали, что я сбегу».

Надежда, что пограничники проглядят меня в вагоне-ресторане, не сбылась. Официант как раз ставил на стол вино и суп, когда появились двое в форме. Деньги, которые были при мне, я тем временем засунул под войлочную подкладку скатерти, а письмо Хелен положил в паспорт.

«Паспорт», – резко бросил пограничник. Я протянул ему свой паспорт.

«Багажа нет?» – спросил он, еще не открыв его.

«Только ручной чемоданчик, – сказал я. – В ближайшем вагоне первого класса».

«Вам придется открыть чемодан», – сказал второй.

Я встал. «Придержите за мной это место», – сказал я официанту.

«Разумеется! Вы же уплатили вперед!»

Первый таможенник посмотрел на меня: «Вы уплатили вперед?»

«Да. Иначе я бы не мог позволить себе обед и вино. По ту сторону границы надо платить валютой. А ее у меня нет».

Таможенник неожиданно рассмеялся. «Неплохая идея! – воскликнул он. – Забавно, что мало кто до этого додумывается. Идите вперед. Мне надо закончить здесь проверку».

«А мой паспорт?»

«Мы вас найдем».

Я вернулся в свое купе. Попутчик сидел там, еще более встревоженный, чем раньше. Он потел, то и дело утирая руки и лицо влажным платком. Я смотрел на вокзал, открыл окно. Если меня схватят, выпрыгивать не имеет смысла, убежать невозможно, однако открытое окно немного успокаивало.

В дверях появился второй таможенник: «Ваш багаж!»

Я снял с полки чемодан, открыл крышку. Он заглянул внутрь, потом досмотрел чемодан моего попутчика, козырнул и сказал: «Порядок».

«Мой паспорт», – сказал я.

«Он у моего коллеги».

Коллега появился в ту же минуту. Не тот, что прежде, – партиец в форме, худой, в очках и в сапогах.

Шварц усмехнулся:

– До чего же немцы любят сапоги!

– Они им нужны, – сказал я. – Ведь по такой грязище топают!

Шварц осушил свой бокал. За ночь он выпил немного. Я взглянул на часы: половина четвертого. Шварц заметил.

– Осталось недолго, – сказал он. – Вам хватит времени на пароход и все прочее. Теперь мне нужно рассказать о времени счастья. А о счастье много не расскажешь.

– Как же вы выкрутились?

– Партиец прочитал письмо Хелен. Вернул мне паспорт и спросил, есть ли у меня знакомые в Швейцарии. Я кивнул.

«Кто они?»

«Господа Аммер и Ротенберг».

Так звали двух нацистов, работавших в Швейцарии. Каждый эмигрант, который жил в Швейцарии, знал их и ненавидел.

«А еще?»

«Наши в Берне. Незачем называть их всех, не правда ли?»

Он выбросил вперед руку. «Желаю удачи! Хайль Гитлер!»

Моему попутчику повезло меньше. Ему пришлось предъявить все документы и выдержать перекрестный допрос. Он потел и запинался. Сил не было смотреть. «Я могу вернуться в вагон-ресторан?» – спросил я.

«Разумеется! – ответил партиец. – Приятного аппетита!»

В вагоне-ресторане оказалось полно народу. Группа американцев оккупировала мой столик. «Где мое место?» – спросил я у официанта.

Он пожал плечами. «Я не мог его сохранить. Что сделаешь с этими американцами? По-немецки они не понимают и садятся где ходят! Садитесь вон там. Столик есть столик, не так ли? Я уже переставил туда ваше вино».

Я не знал, как быть. Целое семейство радостно конфисковало все четыре места за моим столиком. Там, где лежали деньги, сейчас сидела очень красивая девушка лет шестнадцати, с фотоаппаратом. Начни я настаивать на том, чтобы сесть на прежнее место, я привлек бы внимание. Мы находились еще на германской территории.

Пока я стоял в замешательстве, официант сказал: «Почему бы вам не устроиться пока что за тем столиком, а потом пересесть, когда старое место освободится? Американцы едят быстро – бутерброды и апельсиновый сок. А я после принесу вам настоящий обед».

«Ну хорошо».

Я сел так, чтобы не выпускать из виду свои деньги. Странно, еще минутой раньше я бы охотно отказался от всех денег, лишь бы выкрутиться, а теперь сидел тут, думая только о том, что хочу получить их обратно, правда в Швейцарии, пусть даже мне придется напасть на американское семейство. Потом я заметил, как по перрону уводят маленького потного человека, и меня охватило чувство глубокого, бессознательного удовлетворения, что это не я, соединенное с лицемерным сожалением, которое представляет собой всего-навсего подкуп судьбы посредством дешевого сочувствия. Я ощутил отвращение к самому себе и не мог да и не хотел ничего предпринять. Хотел спастись и вернуть свои деньги. Даже не деньги как таковые, а безопасность, Хелен, месяцы будущего, и все же это были деньги, и моя собственная шкура, и мое собственное эгоистичное счастье. Нам никогда от этого не избавиться. Но тот у нас внутри, кого мы не можем контролировать, должен бы оставить притворство…