Эрих Ремарк - Ночь в Лиссабоне [litres]

«Надеюсь, нам вообще не понадобится думать об этом».

Машина съехала с пыльного проселка на шоссе. «Я даже готова жить так всегда», – сказала Хелен без малейшего признака отчаяния.

Она пошла со мной в гостиницу. Поразительно, как быстро она освоилась с моей ситуацией. «Я зайду с тобой в холл, – объявила она. – Одинокий мужчина выглядит подозрительнее, чем мужчина с женщиной».

«Ты быстро учишься».

Она покачала головой: «Это я поняла еще до твоего приезда. В годы доносов. Национальные подъемы похожи на камни, которые поднимают с земли, – из-под них тотчас выползает всякая нечисть. И наконец-то находит высокие слова, маскирующие ее вульгарность».

Гостиничный служащий дал мне ключ, и я поднялся в свой номер. Хелен осталась внизу.

Чемодан стоял на подставке у двери. Я огляделся в непритязательной комнате. Такая же, как многие, где мне довелось обитать. Попытался вспомнить, как приехал сюда, но воспоминание успело стереться. Я осознал, что уже не стою на берегу, не прячусь и не гляжу на реку – уже плыву на какой-то доске.

Принесенный чемодан я поставил рядом с первым, купленным раньше. Потом спустился к Хелен.

«Сколько у тебя времени?» – спросил я.

«Сегодня ночью я должна вернуть автомобиль».

Я смотрел на нее. И так ее желал, что секунду-другую не мог произнести ни слова. Смотрел на коричневые и зеленые кресла в холле, на стойку портье, на ярко освещенный стол и множество ячеек для писем на заднем плане, прекрасно понимая, что здесь повести Хелен в номер невозможно. «Мы можем вместе поужинать, – сказал я. – Давай сделаем вид, будто завтра утром увидимся снова».

«Не завтра, – возразила Хелен. – Послезавтра».

Наверно, послезавтра что-то для нее значило; для меня оно было по-прежнему все равно что «никогда» или сомнительный шанс в лотерее с немногими выигрышами и несчетными пустышками. Я пережил слишком много послезавтра, и все они были не такими, как я надеялся.

«Послезавтра, – сказал я. – Послезавтра или послепослезавтра. Смотря по погоде. Сегодня мы не будем об этом думать».

«Я думаю только об этом», – ответила Хелен.

Мы пошли в «Соборный погребок», ресторан в старонемецком вкусе, и нашли столик, где нас не подслушают. Я заказал бутылку вина, и мы обсудили все необходимое. Завтра Хелен поедет в Цюрих. И там будет ждать меня. Я вернусь знакомым путем, через Австрию и Рейн, и позвоню ей, когда доберусь до Цюриха.

«А если не доберешься?» – спросила она.

«Из швейцарских тюрем можно писать письма. Подожди неделю. Если к тому времени не получишь от меня вестей, возвращайся обратно».

Хелен долго смотрела на меня. Знала, что́ я имею в виду. Из немецких тюрем письма́ не напишешь. «Граница строго охраняется?» – шепнула она.

«Нет, – сказал я. – И не думай об этом. Я приехал сюда, так почему же не выберусь отсюда?»

Мы старались игнорировать разлуку, но не слишком успешно. Словно могучая черная колонна, она стояла между нами, и мы разве что могли порой бросить из-за нее взгляд на растерянные лица друг друга. «Как пять лет назад, – сказал я. – Только на сей раз уезжаем мы оба».

Хелен помотала головой. «Будь осторожен! Ради бога, будь осторожен! Я подожду. Больше недели! Сколько хочешь. Только не рискуй!»

«Я буду осторожен. Не надо об этом. Осторожность можно заболтать. А тогда она притупляется».

Она накрыла мою руку своей. «Я только теперь поняла, что ты вернулся! Теперь, когда ты опять уходишь! Так поздно!»

«Я тоже. Хорошо, что теперь мы это знаем».

«Так поздно, – пробормотала она. – Только теперь, когда ты уходишь».

«Не только теперь. Мы все время знали. Разве бы я иначе приехал и разве бы ты меня ждала? Просто теперь мы можем сказать друг другу об этом».

«Я ждала не все время», – сказала она.

Я молчал. Я тоже не ждал, но понимал, что никогда не посмею сказать ей об этом. И меньше всего сейчас. И она, и я были совершенно открыты и без всякой защиты. Если нам суждено жить вместе, то именно к этому мгновению в шумном мюнстерском ресторане мы оба, каждый сам по себе, сможем возвращаться вновь и вновь, чтобы черпать силу и твердость. Оно будет зеркалом, в которое мы сможем смотреть, и покажет нам два образа: тот, каким нас хотела видеть судьба, и тот, каким она сделала нас, а это много; ошибки случаются всегда оттого, что первый образ утрачен.

«Тебе пора, – сказал я. – Будь осторожна. Не превышай скорость».

Губы у нее дрогнули. Иронию я заметил, лишь когда уже произнес эту фразу. Мы стояли на ветреной улице меж старых домов. «Ты будь осторожен, – прошептала она. – Тебе это нужнее».