Эрих Ремарк - Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

На выходе из госпиталя она столкнулась с капитаном команды.

– Мы уезжаем сегодня вечером, – сообщил он. – Вы уже успели познакомиться с этой зубастой стервой? С сестрицей его? Это она распорядилась, чтобы его резали. Хочет судиться с фирмой и организаторами гонки, подает иск о возмещении ущерба ввиду халатности. Она уже и в полиции побывала. Вы же нашего директора знаете? Так вот, она и к нему наведалась. Он вообще никого не боится, но после получасового разговора с этой фурией был белый как полотно. Она пожизненную ренту требует. Дескать, Клерфэ был ее единственным кормильцем. Мы все уезжаем. И вы уезжайте! Все кончено.

– Да, – повторила Лилиан. – Все кончено.

Она бесцельно бродила по улицам; сидела за столиками в разных кафе, что-то пила, а к вечеру вернулась в гостиницу. Тут-то и навалилась усталость. Врач оставил ей снотворное, но оно не понадобилось – она заснула сразу же.

Ее разбудил телефон. На проводе была сестра Клерфэ. Ей надо срочно с Лилиан переговорить, заявила она безапелляционным тоном. Так что пусть Лилиан к ней зайдет.

– Если вы что-то имеете мне сказать, говорите, я слушаю, – ответила Лилиан.

– Это не телефонный разговор.

– В таком случае встретимся в двенадцать внизу, в холле.

– Для меня это слишком поздно.

– А для меня нет, – холодно бросила Лилиан и положила трубку.

Она взглянула на часы. Почти десять. Оказывается, она четырнадцать часов проспала и все еще чувствует себя разбитой. Она пошла в ванную, где чуть не заснула снова, если бы не энергичный стук в дверь. Накинув купальный халат, пошла открывать. Не успела повернуть ключ, как дверь распахнулась и сестра Клерфэ буквально ворвалась в комнату. Захоти даже Лилиан ее не впустить, ей бы это не удалось.

– Это вы мисс Дюнкерк? – злобно выпалила она, неудержимая и несгибаемая в своем сером заказном костюме.

– Вы сможете говорить со мной в двенадцать часов внизу, в холле, но не здесь.

– Да не все ли равно. Я уже здесь. Я…

– Вы вошли против моей воли, – прервала ее Лилиан. – Это мой номер. Мне что, в дирекцию позвонить, чтобы вас выдворили?

– Не могу я ждать до двенадцати. У меня поезд раньше. Или вы хотите, чтобы гроб с телом моего брата на солнцепеке стоял на перроне, пока вы со мной поговорить соизволите?

Лилиан не сводила глаз с узкого черного креста на тонкой цепочке, что висел на морщинистой шее. «Такую ничем не остановишь, – подумалось ей, – уж она-то своего добьется».

– Я тут в бумагах брата, – продолжила сестрица, – обнаружила копию документа, оригинал которого, полагаю, находится у вас. Это касается дома на Ривьере, который он отписал на ваше имя.

– На мое имя?

– Вам разве это неизвестно?

Теперь Лилиан смотрела на лист бумаги в костлявой руке с двумя обручальными кольцами. Вдова, значит, – что ж, оно и неудивительно.

– Покажите документ, – сказала она.

Сестра колебалась.

– Вам он неизвестен?

Лилиан ничего не ответила. Услышав, что в ванной все еще течет вода, она пошла закрутить краны.

– Вы именно это столь срочно желали мне сообщить? – спросила она, вернувшись.

– Я хотела уведомить вас, что семья, разумеется, этот документ не признает. Мы намерены его оспаривать.

– Ради бога. А теперь, пожалуйста, оставьте меня одну.

Эта стерва, однако, и не думала уходить.

– Было бы куда проще, да и тактичней с вашей стороны, если бы вы подписали заявление с отказом от своей доли наследуемого имущества, завещанного вам под влиянием привходящих обстоятельств.

Лилиан посмотрела на нее в упор:

– А текст заявления вы, случайно, с собой не захватили?

– Захватила. Вам только подписать. Вот! Рада, что хотя бы в этом вы готовы пойти нам навстречу.

Лилиан взяла у нее листок и порвала, не читая.

– А теперь уходите. С меня довольно.

Сестрица, однако, и тут не потеряла самообладания.

– Вы сказали, вам этот документ неизвестен? Значит, у вас и на руках его нет? – спросила она, стрельнув в Лилиан хищным взглядом.

Лилиан подошла к двери и распахнула ее.

– Предоставляю вам выяснять это без моей помощи.

– И я выясню! Выясню! Право на нашей стороне! В конце концов, одно дело кровная родня, и совсем другое – какая-то заезжая авантюристка, охотница до чужого наследства…

На столе стояла ваза с фиалками, Клерфэ принес их ей пару дней назад. Не помня себя от ярости, Лилиан схватила вазу и выплеснула прямо в ненавистное, костлявое лицо. Хотелось только одного: хоть как-то заткнуть этот скрипучий, невыносимый голос. Цветы уже увядшие, свисали с мокрых волос и плеч сестрицы, словно с кикиморы, только что вылезшей из болота.