Сам он был силен в вере. Он не жаловался на свою судьбу, свое назначение в это бедное село в горной долине рассматривал не иначе, как посланное ему Богом.
В это село не каждый поехал бы по собственной воле. Крохотное скопление серых домишек, помеченных временем и ветром, который здесь редко когда утихает.
«Люди, что и дома, здесь серые и печальные и не очень-то верующие, — рассказывал священник, — немногие приходят в церковь. Они ищут утешение от этой бедной и однообразной жизни, но находят его почему-то в сельской таверне».
Однако сам священник ничуть не страдал от такого, казалось бы, безнадежного положения дел даже когда ему приходилось голодать. Он зависел от приношений прихожан.
«Но все к лучшему», — сказал он тогда.
Я был почти в шоке, когда оказался здесь теперь по прошествии десятка лет. Церковь выглядела жалкой. Я постучался к священнику, дверь была не заперта, но его не было дома. Комната так же спартански обставлена, как и тогда, но стала грязнее и обветшала. В церкви его тоже не было.
На улице я остановил первого встречного и спросил, не знает ли он, где мне найти священника. По неулыбчивому лицу пробежала ухмылка:
«Где ж ему еще быть, в таверне сидит!».
Я нашел его в таверне, он сидел в дальнем уголке, склонившись над столом, а перед ним стояла пустая кружка. На секунду он поднял голову и взглянул на меня. Потом уронил голову еще ниже. Но в его лице я успел прочитать в этот короткий миг горечь и унижение.
Куда подевалась былая сильная вера молодого священника? Взгляд был рассеянный и пустой, на лице печать голода и разочарований.
Он рассказал мне, каким образом, не имея на то средств, он мог позволить себе сидеть в таверне и пить вино. Несколько лет назад хозяин заявил, что хотел бы платить свою мзду церкви ежедневным кувшином вина. Но при условии, что вино должно быть выпито у него в таверне. Это была насмешка, священник так это и понял. Но голод взял свое и, продержавшись еще немного, он стал регулярно захаживать в таверну и прикладываться к кружке. С тех пор так и повелось — каждый вечер он сидел в заведении и опорожнял свой кувшин. Сидел в своем постоянном уголке, осыпаемый насмешками.
Я заказал кувшин вина и налил ему и себе. Он схватил кружку и с жадностью выпил. Я понял, что он голоден и попросил хозяина накрыть стол. Священник ел медленно и молча. Я боялся, что желудок его плохо перенесет пищу после долгого голодания.
Он поведал мне печальную историю. Со стыдом он выложил мне всю правду, рассказал о молодом священнике, который, возгордившись, поверил, что в его власти сотворить невозможное: обратить людей к Богу и воздвигнуть крепость Духа в этом несчастном селе. Он рассказал о том, как над ним издевались и как его унижали, ежедневно и ежечасно, год за годом, пока он не появился в таверне и не начал пить.
Он не скрывал ничего, ни своего поражения, ни своего падения. Ничего у него не получилось, ничего из того, о чем он мечтал в своем молодом рвении.
Даже веру свою, как он думал, он потерял. Ни разу Бог не вспомнил о нем за все эти годы его жизни в этом далеком селе.
Я выслушал его внимательно, но советовать что-либо не стал, испросил только разрешения остаться у него на несколько дней. О своей жизни после нашей последней встречи я мало что рассказал. Мы вместе возвратились в его жилище.
Теперь я помогал ему, как тогда он мне. Он хотел лечь на полу, но разморенный вином и едой снопом рухнул на кровать и немедленно заснул.
Я взял картину, свечу и пошел в церковь. Поставил свечу у алтаря. Потом снял бумагу, в которую я завернул картину. При слабом свете свечи она казалась еще прекрасней. В этом жалком помещении сельской церквушки, где не было ни единого украшения, картина, без сомнения, привлечет к себе внимание.
Над алтарем на гвозде висело уродливое изображение распятого Христа. Я снял его. На обратной стороне деревянной фигуры был крючок, чтобы вешать ее на гвоздь. С трудом, но мне удалось снять крючок.
Я попытался осторожно укрепить его на моей картине. Без инструмента это было не так просто сделать. К тому же я боялся нечаянно повредить картину. После нескольких неудачных попыток я решил просто поставить картину у алтарной стенки. Священник сам повесит ее, как полагается.
Я поднял свечу и осветил картину. Она составила бы украшение любой красивейшей церкви на земле. Но нашла место здесь, в самом маленьком и неприметном Господнем Доме.
Фигуру распятого Христа я поставил на пол. Я подозревал, что священник сам вырезал ее из дерева, очевидно, в свой первый оптимистический период, полный надежд.
Читать дальше