Олег Чистов - Вернуться домой

Одну за другой вынимаю из ведерка четырнадцать роз и передаю в руки хозяйки. Бутоны крупные, упругие, только-только наклюнувшиеся. День сегодня теплый, солнечный, пока найду нужное захоронение, вся эта прелесть уже распустится и будет выглядеть потрясающе. Ну что тут поделаешь, люблю я розы! Хозяйка отнесла цветы своей помощнице, на специальный столик. Встала рядом, наблюдая, как девушка подравнивает черенки и срезает нижние колючки. Ей явно хотелось о чем-то спросить меня. Когда манипуляции подходили к концу, я сказал: «Упаковывать не надо, только слегка перевяжите, это не букет». «Да, конечно». И она не выдержала, спросила: «У вас так много родственников здесь…» Запнулась, вспоминая и подбирая нужное русское слово. Помогая ей, я закончил фразу: «…упокоилось…»

Она хлопнула ресницами.

— О Господи, какой сложный язык. Но почему нельзя сказать похоронены, лежат?

— Почему нельзя? Сказать можно. Но лежать лучше в кровати дома, а похоронены звучит как-то не красиво, тем более, если эти люди были вам не безразличны. Пройдя свой жизненный путь, человек предается земле, как бы находит наконец-то покой. Там все равны, вот только надгробия разные. Но это уже суета оставшихся на земле.

— Потрясающе сложный, но красивый язык и так богат на… — опять задумалась, подбирая слово.

— Нюансы… — подсказал я.

— О да, правильно. Спасибо!

Она засмеялась.

— Но не смотря на все трудности языка, вы хорошо его освоили.

— Вы явно преувеличиваете, но спасибо! Еще в тридцатые годы магазин открыли мои дед с бабушкой, потом он перешел к моим родителям. Можно сказать, я здесь выросла. Всегда слышала здесь русскую речь, эмигранты из России — наши постоянные клиенты.

Увязать в вежливом, приятном, но ни к чему необязывающем разговоре не хотелось. Надо было как-то выкручиваться. Решил вернуть ее к истоку нашего разговора: шутливо улыбаясь, кивнул на лежащие передо мной цветы.

— Так сколько у меня упокоившихся на этом кладбище?

Хозяйка и молодая помощница заулыбались, понимая мою иронию.

— О, это легко: скорее всего, семь человек.

— Правильно. Семь могильных плит.

— И все, ваши родственники? — удивленно округлив глаза, спросила хозяйка.

— Ну что Вы, нет, конечно. Двадцать лет тому назад я познакомился с очень пожилой парой, они рассказали историю своих семей. Уже тогда они были уверены, что упокоятся на этом кладбище, и просили навестить их. Самое поразительное, что еще тогда, в семидесятые годы, они предполагали, что я могу оказаться в Париже. И вот я здесь. Сейчас иду к ним.

Она растерянно смотрела на меня, беззвучно шевеля губами. Видно, какая-то часть моего рассказа давалась ей с трудом. Но она справилась, задала следующий вопрос:

— Бог мой! Неужели вы думаете, что они все эти двадцать лет могли знать о вас все, находясь там.

Подняла руку к потолку:

— Вы считаете себя обязанным выполнить обещание, данное двадцать лет тому назад, совершенно чужим людям? Ведь никто еще не доказал, что это возможно!

Пришлось возразить:

— Но и никто не смог опровергнуть, доказать, что это невозможно.

Положил на прилавок деньги и шагнул к выходу. Взявшись за ручку, обернулся, помахал рукой:

— Большое спасибо и всего вам хорошего!

Молодая помощница радостно помахала в ответ. Хозяйка медленно подняла руку. Вид у нее был недоверчиво-растерянный. Когда дверь уже закрывалась за мной, до меня долетело начало ее фразы:

— Ох, эти русские…

Как понимаете, начало я перевел без труда, а вот окончание не позволила закрывшаяся дверь. Но даже если бы я услышал все полностью, то вряд ли мои «глубокие» познания во французском помогли бы мне…

…Иду по направлению к храму, его купол почти сливается с голубизной неба. Вокруг зелень, цветы, белеют кресты над надгробиями. Солнышко пригревает уже хорошо. Весело переговариваясь или переругиваясь, под ногами снуют стайки воробьев. Вот одна воробьиха, слегка поработав лапками, а затем поерзав грудкой, нашла себе подходящую ложбинку на дорожке. Крылышками взбила облачко пыли и улеглась, распластавшись, принимать солнечно-пылевые ванны. А ее два ухажера более пестрого окраса прыгают вокруг и активно оскорбляют друг друга. Похоже, дело дойдет до серьезной драки. Приходится делать пару шагов в сторону, чтобы не мешать им жить по своим законам, так похожим на наши. Пернатое племя воспринимает мой маневр как должное. Может быть, я не обращал раньше на них внимания, но почему-то мне кажется, что более самоуверенно-хамоватую пернатую мелочь я больше не встречал нигде — только в Париже.