Олег Чистов - Вернуться домой

— Да ладно уж, мы не в храме сейчас, так что…

Мы пожали друг другу руки.

— Вот, дьякон рассказал мне о вас, решил сам посмотреть, познакомиться.

Я смутился:

— Да что я, диковина какая-то?

— А то нет! Думаешь, к нам такие визитеры каждый божий день являются? Почувствовав, что у нас завязывается разговор, дьячок засуетился.

— Пойду калиточку открою.

Звякнув связкой ключей, направился к захоронению.

— Цветы-то оставь, — сказал ему в спину настоятель.

— Голова-то совсем дырявая стала, — пробормотал дьякон, возвращаясь.

Положил две розы на мои цветы, а еще две на край скамейки. Настоятель продолжил:

— Я принял этот храм и паству в последний год их жизни. Хорошо их помню, достойные люди были. Мне довелось их отпевать и исполнять последнюю волю.

— Как они…?

Он не дал мне закончить, понимая, о чем я хочу спросить.

— У мужа случился обширный инфаркт, умер буквально на руках у жены. А она отошла, а вернее отлетела к нему ровно на сороковой день. Ты знаешь притчу про лебединую любовь?

Он перешел со мной на «ты» так легко и непринужденно, не заостряя на этом внимания, что я сразу почувствовал огромное облегчение. Естественно, даже не помышляя «тыкать» ему, просто кивнул, добавив:

— Да, конечно знаю.

— Так вот, у людей тоже такая любовь встречается, только очень редко, очень. Она не хотела и не могла без него жить. В тот день была в храме, потом на могилках. Приехала домой, легла спать и не проснулась утром. С тихой такой улыбкой на устах умерла, представляешь?!

Хотелось сказать ему: «Да, представляю, еще двадцать лет тому назад был уверен, что именно так и будет».

Но промолчал, только утвердительно опять кивнул. Вернулся дьячок. Настоятель легонько подтолкнул меня в спину.

— Иди к ним, иди, порадуй.

И добавил:

— Лоб то перекрести, прежде чем входить. Сумеешь?

— Сумею!

— Тогда с Богом!

Изнутри свод оказался изумительно белым, ни единого вздутия, ни малейшей трещинки. Идеально ровный.

Слева и справа чуть выше человеческого роста — две большие родовые иконы. Лики смотрят на тебя спокойным умным взглядом. Тебе начинает казаться, что они все о тебе знают. Если ты знаешь о себе, что ты не последняя сволочь, то постепенно волнение и внутренняя дрожь начинают проходить.

Пол захоронения — из красного кирпича. Надгробные плиты — из серого полированного гранита в два ряда. В дальнем от входа ряду покоится старшее поколение. Новый ряд начинается с могилы Витюши, рядом — могила невесты. Молодцы, не забыли ее желание — лежать рядом с женихом. Позолота на гравированных буквах еще яркая, не покрылась патиной, как на других надгробьях. Осторожно пробираюсь между плитами, кладу по две розы на каждую. Стою несколько минут, обводя взглядом это последнее пристанище. Удастся ли свидеться еще раз? Не знаю. Многое, но не все зависит от нас. Поочередно «крещу лоб», как выразился настоятель, перед каждой иконой и тихо, прикрыв калитку, выхожу на воздух.

Настоятель с дьяконом стоят вполоборота ко мне, о чем-то оживленно разговаривают. Согнувшись почти пополам, настоятель запускает руку в бездонный карман рясы. Достает конверт желтого цвета, оглядывает его со всех сторон и опять опускает в карман. Я подхожу ближе.

— Повидался со всем семейством? Вот и славно, вот и хорошо. Все по-людски, по-человечески.

— Я калиточку пока прикрою.

Дьячок проскользнул мимо меня к захоронению, погремел замком и быстро вернулся.

— Вот теперь можно и к Николаю. Мы тебя проводим и все расскажем.

Настоятель был доволен, что все так хорошо складывается. Не удержался, спросил меня:

— Как усыпальница, понравилась? В хорошем состоянии находится, не правда ли?

Выжидательно повернул голову в мою сторону.

— Все просто отлично.

— Отлично, еще бы не отлично. Как пасхальное яичко сверкает!

Мы медленно шли по аллейке, сквозь зелень высвечивалась белизна старинных надгробий. Все надписи прописаны со старинным «ять». Здесь упокоилась еще первая волна русской эмиграции. В такт неспешным шагам настоятель рассказывал:

— Ежегодно за несколько дней до даты смерти Виктора его невеста приезжала из Израиля. Сама все красила, белила, подправляла иконы. Потом, когда не стало родителей жениха, по их завещанию в доме, где они жили, была организована воскресная школа для детей эмигрантов. В последующие годы ей помогали уже ученики школы и семейная пара преподавателей. В Израиле она была очень известным искусствоведом, реставратором, сумела собрать вокруг себя учеников-последователей. Ее заслуга в сохранении христианских святынь в Иерусалиме огромна. Теперь ученики продолжают ее святое дело в Израиле и в Париже. Поэтому и сверкает это захоронение, как яичко к светлому празднику. Небольшой семейный архив и все награды мужчин этих семей по завещанию переданы на хранение в храм. Денежные средства, завещанные церкви, идут на реставрацию храма и поддержание порядка на кладбище, на содержание воскресной школы.