Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

— Неужели эти годы прошли для нас даром, Люциана? Надеюсь, они послужили нам уроком. Разве все, что мы пережили, напрасно? Разумеется, я испытал бы удовлетворение, даже, может быть, тайное удовольствие, очутись я снова на своей должности. Но какое это мелкое, никчемное торжество по сравнению с большими событиями в нашей внутренней жизни. И неужели у нас нет интересов неизмеримо крупней?

Однако никто и оглянуться не успел, как место ушедшего начальника уже оказалось занятым. Король, который тихо взошел на этот престол, оказался человеком ловким и чрезвычайно гибким. Его звали Роберт Хохваген. Его появление доставило всем живейшую радость. Некоторые уверяли, что, когда он идет по улицам, колокола начинают звонить сами собой. Разумеется, это была чепуха. Колокола висели, как и полагается висеть колоколам.

Вступив на свой трудный пост, Хохваген сразу дал краткие указания относительно того, кто что и как должен делать.

— Вы поняли меня?

— Так точно!

— Выполняйте!

И чиновники стали преклоняться перед ним и перед той группой лиц, на которую он опирался, как на костыль.

Как ни странно, но по временам он испытывал совсем особую радость — торжество счастливчика, которому удалось выбраться из толпы и, взобравшись на чужие плечи, подняться над ней.

Начальник отдела кадров Георг Шварц очень гордился тем, что новичок так быстро пошел в гору. Это он дал ему ход. Он прекрасно помнил тот день, когда Роберт Хохваген чрезвычайно тактично, но совершенно недвусмысленно спросил, чьи именно интересы защищает Георг Шварц, и тут же примкнул к его группе. Поступок этот характеризовал его как человека чрезвычайно приличного и свидетельствовал о его трезвом отношении к жизни. А кроме того, Роберт Хохваген взял на себя обязанности скончавшегося секретаря церковного совета… К сожалению, Георг Шварц опять простудился, стоя на сквозняке в магистрате. Кашель и троекратное чиханье прервали на время его размышления. Однако он тотчас же снова надел на нос очки, опустил в карман носовой платок и додумал свою мысль до конца. Нет и не было более подходящего человека на этот пост, чем Хохваген. И действительно, вскоре оказалось, что Хохваген — истинный клад для магистрата. Вместе с ним здесь снова воцарились тишина и порядок — самое ценное в жизни.

Конечно, нашлись люди, которые все еще критиковали и даже возмущались новым начальником, но это ровно ничего не доказывало и не имело ровно никакого значения. Ведь критиканам тоже было гораздо важней иметь хлеб насущный, чем бунтовать. В конце концов и они смирились. И Хохваген оказался самым подходящим человеком на самой подходящей должности, который помыкал нижестоящими и пресмыкался перед стоящими выше.

Разумеется, господа советники и прочие особы вовсе не собирались утверждать, что Мартин Брунер не дорос до этой должности. Нет, разумеется, нет! Напротив! Но, — поясняли они, — на общественность может произвести дурное впечатление, если на этом посту окажется человек, у которого было какое-то судебное дело. Поэтому со всех точек зрения гораздо лучше, если на место начальника отдела назначают лицо ни в чем не замешанное.

В это же время начальника отдела кадров Георга Шварца, в награду за его безупречную службу и исключительную преданность делу, возвели в ранг советника магистрата.

Будучи человеком скромным, он, разумеется, старался держаться на первых порах в тени. Прошло некоторое время, прежде чем он, проникшись сознанием собственного значения, начал здороваться, почти не склоняя головы. Впрочем, по привычке, глаза его были потуплены, как и прежде.

Брунер по-прежнему честно выполнял свой долг, только стал раздражительней. Иногда он сам бранил себя за это. Зато, если ему случалось встретить просителя, который находился в полной растерянности и решительно не знал, куда броситься, Брунер сразу становился удивительно спокойным. Ему приходилось также очень беречь Люциану: она стала слишком нервна и чувствительна. Да и дети, к счастью, подросли и требовали неусыпного внимания и участия к своим делам.

Однажды он повстречал Грабингера.

— Разрешите осведомиться, как поживает ваш выговор? — спросил он.

Грабингер засмеялся.

— Понятия не имею. Прошло столько лет! Вероятно, он скончался, царство ему небесное. Пойдемте ко мне, я получил новый каталог.

Они исчезли в библиотеке.

Здесь теснились книги, корешок к корешку. У каждой была своя судьба, но вместе они составляли непостижимую, сложную тайну. Брунеру ясно вспомнилось детство, когда каждый час полон надежд и приключений, когда в жизнь вгрызаешься, словно в только что сорванное яблоко. Сейчас он увидел длинный ряд лет, повернувшихся к нему спиной. Беспомощный и удивленный, он стоял и следил за бесшумным движением времени.