Нет, не заинтересовало. Соседка отворачивается к окну, и Агнешке становится грустно. Она тут чужая, нездешняя, стеной отделенная от этих людей, запросто переговаривающихся между собой. И наверно, некрасивая, особенно в такой пылище и духоте. Будто на дворе июль, а не довольно-таки поздняя осень. Истое чучело в спортивной куртке и клетчатых брюках! А в окно вовсе незачем выглядывать, уважаемая соседушка с локтем, потому что белая пыль так и вьется, словно поземка. Агнешке хочется разбудить Флокса, наклониться к шелковистому вывернутому ушку и шепотом рассказать обо всем, что она чувствует, или еще о чем-нибудь. Но стыдно. Флокс, соня ты эдакий, мы, кажется, подъезжаем. Ну, как, доволен? Повезут нас на повозке, а может быть, даже на машине, выкупаемся, поужинаем как следует, но объедаться не станем, чтобы спалось хорошо, хотя нас непременно будут уговаривать, как это заведено у гостеприимных деревенских жителей, может, будут пельмени и кислое молоко, как ты думаешь? Флокс, собаченька, ты ведь едешь на первое место работы, ты хоть рад? Флокс, да проснись же ты, скажи что-нибудь, а то я ужасно боюсь.
Агнешка собирается выходить, стаскивает с полки чемодан и несессер. Вещей порядочно, да тут еще Флокс! Дело нелегкое, и вокруг сразу подымается суматоха. Толстая кумушка с корзинкой, обшитой сверху мешковиной, укоряет:
— Куда это вы, барышня? Еще не остановка.
Что ж, придется постоять в толчее. Флокс вертится, скулит, кладет передние лапы Агнешке на плечо, пытаясь удержать равновесие. Добившись успеха, он от радости с размаху лижет ухо стоящего рядом солдата. Агнешке не приходится извиняться, солдат ничего и не заметил, по самые облизанные уши углубившись в беседу с мужчиной в рабочей спецовке. Но уже первые невольно услышанные обрывки их разговора портят Агнешке настроение. Рабочий ведет свой рассказ полушепотом, мрачно и торжественно; костяшками пальцев перемазанной руки он постукивает по форменной пуговице солдатской куртки и с опаской озирается по сторонам — и, вероятно, поэтому невозможно не подслушивать.
— …так его, понимаешь, заставили, насильно напоили, прямо на том пароме, пока он не упился в доску. А потом веревкой привязали к телеге, мордой к земле, хлестнули лошадей — так он и поехал, откуда приехал. Мы как раз на лугу канаву копали, ее ведь надо тянуть до самой деревни, глядим — повозка одна летит, без никого. И тут видим — тащится что-то сзади. Если б не болотце по дороге — кони-то притомились — да кабы не мы, очухался бы мужик у святого Петра.
— Ну и чем же вся та канитель кончилась?.. — Солдат говорит громко и неторопливо, по-деревенски растягивая слова, видимо недооценив секретности дела, и несколько ближайших соседей как по команде оборачиваются к собеседникам. Несмотря на косые взгляды, это словно подстегнуло человека в спецовке. Он сердито пожимает плечами, давая волю едва сдерживаемой злости.
— А ничем! Хоть бы они все сгнили. Чтоб их болото!.. — выразительно растопырив и затем плотно сжав пальцы, закончил он проклятие. — Был бы покой.
— Не боятся они никого, это точно.
— Ну да. Зато нам теперь до них нет никакого дела.
Однако пора, пожалуй, пробираться к выходу. Агнешка чувствует себя довольно беспомощно и пытается перехватить взгляд, привлечь внимание забившегося в дальний угол у двери кондуктора.
— Хробжички… уже следующая?
Оба собеседника внезапно умолкают на полуслове и подозрительно смотрят на Агнешку. Да и не одни они. Такой обычный, казалось бы, вопрос заставил стихнуть весь автобус. И только мотор гремит к грохочет на выбоинах. Кондуктор выпрямляет изогнутую по форме сиденья спину, одергивает куртку; он явно медлит с ответом.
— Вы спрашиваете Хробжички? Вы не ошибаетесь?
— Да, Хробжички.
— А может, Хробжицы?
— Но… я точно знаю. Хробжички.
Кондуктор, очень светлый блондин с застенчивым, помеченным оспинками лицом, краснеет под выжидательными взглядами пассажиров и быстро-быстро моргает белесыми ресницами.
— Довольно далеко придется идти. И не по дороге. На старом месте остановки уже нет. Сошли бы вы лучше в Хробжицах, оттуда ближе — паромом, через озеро.
— Как бы не так! — вмешивается солдат, певуче растягивая слова. — Был паром, да сплыл.
— Все равно, — возражает его приятель в спецовке. — Лучше ей было выйти в Хробжицах.
— Откуда же я могла знать…
— Жаль.
— Поезжай, барышня, до Бялосоли! — неожиданно бросается в наступление баба с корзинкой. — Там чудесный источник нашли, ненатуральный, он все зло из людей вытягивает.
Читать дальше