Юрий Антропов - Ивановский кряж

Повидала свое лодка, довелось на ней поплавать по всем верхним и нижним протокам, со скрежетом надраивая днище на косах и перекатах. В ночное время поцарапало корягами краску и выше ватерлинии, а однажды, когда гнался в темноте за браконьерами, налетел у Вороньего мыса на подводную скалу. Не вылетел из лодки только потому, что с первого же дня приучил себя цепко держаться правой рукой за бортовую ручку, довел эту привычку до полной машинальности — тихо ли ехал или вовсе стоял на месте, а правая кисть всегда была сжата так, что поначалу немели пальцы. Усидеть-то усидел в тот раз, только кепка с головы слетела да корпусом мотора садануло в поясницу, но дюралевый килевой угольник лодки прогнуло внутрь, словно какой-нибудь ржавый тазик. Пришлось выправлять и усиливать корпус дополнительным угольником — из хорошей номерной стали. Вид у нее стал уже не весенний, но тем крепче верил Венька в свою лодку.

Просто страшно было думать, что делал бы он летом без нее. Однако после реки, после плавания по ночным протокам, где Венька чувствовал в любую минуту свою волю и умение, ему стало еще тяжелее возвращаться туда, где он занимался не тем, чем хотелось бы, — на завод. Испытанное им в лодке полное чувство собственного достоинства, когда он сам себе был хозяином, как-то исподволь заставляло его теперь иначе думать и о своей работе — ему бы хотелось такой же самостоятельности, смелости и незаменимости там, в цехах, чтобы самые главные восемь часов своей жизни — а с дорогой и того больше — чувствовать себя так же легко и счастливо, как в лодке или на причале.

«Но ведь не штатным же инспектором или бакенщиком мне работать, в самом-то деле! — насмешливо говорил себе Венька, а вскоре, в один прекрасный момент, он вдруг с удивлением заметил, что и в лодку садится уже без прежней охоты, а как бы по привычке. — Скажи мне сейчас кто-нибудь, — подумал он тогда, — что такое вот плавание на лодке и будет моей основной работой, причем хорошо оплачиваемой, уж лучше сразу тогда головой в омут, чем такую вести жизнь…»

Между тем с Бондарем, приотставшим от них на добрых полмили, что-то стряслось — он раз за разом выстрелил в воздух. Самый звук невесомо пропал в пустом просторе, в котором студеная затаенность блеклого неба незаметно сменялась широким неявственным звуком, падавшим от приникших к земле туч. Венька чудом углядел в этой тяжелой мглистости два вспухших белых облачка, оставшихся от дымного пороха, и молча отмахнул рукой Сашке, чтобы сбросил газ, а сам уже поднялся в лодке и нетерпеливо вглядывался туда, где ходил по реке кругами катерок Бондаря.

— Чего он там опять? — спросил Сашка, не упустивший момента оттенить эту заминку в том смысле, что с этим непутевым Венькиным шефом у них вечно такая история.

— Да на месте чего-то кружит. Поди, опять рулевые тросики соскочили. Ну курвет этот… — Венька выругался и, шагнув к корме, знаком велел Ивлеву подвинуться от руля. Они частенько так делали, когда им нужно было особенно быстро плыть — тесно прижавшись плечами, оба садились в рядок на коротенькой узкой скамейке у мотора, и лодка почти сразу выходила на глиссер, шла с высоким, вздыбленным над водой носом.

Когда Бондарь заметил, что ребята возвращаются, он тут же направил свой катер в неширокую протоку справа, у входа в которую и кружил.

— Ты понял? — усмехнулся Венька. — Кого это он там узрел, а? Вот тебе и капитан курвета…

— Да никого там нет, померещилось ему, — отмахнулся Сашка. — Мы же проплывали, глядели.

Но протока была уже рядом, они влетели в нее на полном ходу, и Сашка, не умея скрыть смущение в голосе, только и сказал:

— Ты гляди-ка: и правда!

Посреди протоки, делавшей здесь крутой поворот к Иртышу, тихо сплывала книзу лодка, которую стало видно лишь от основного русла. У мотора возился мужик в кожушке, бестолково рвал на себя шнур стартера, будто вовсе не замечая никого вокруг. А Бондарь остановил свой катер метрах в двадцати выше и не просто отсек путь к отступлению этого невезучего лодочника — над чем Венька с Ивлевым уже готовы были и посмеяться вволю, — он с деловитой озабоченностью склонился над водой, пробуя поддеть веслом притонувшие поплавки сети.

— Ты понял, а? — присвистнул теперь Сашка, уже и жалея, как видно, что это не он первый наткнулся на браконьера, с бесстыдной ловкостью орудовавшего прямо под самым городом. — Ай да капитан курвета!

— Придержите-ка мне этого типа, я сейчас, — как бы дал указание Бондарь, подцепив, наконец, верхнюю бечеву сети. Весь решительный вид его красноречиво говорил, что он сам намерен разделаться с браконьером, это его законная добыча, и Венька с Ивлевым призываются разве что в понятые. Теперь он торопился, чтобы его не опередили и не начали составлять акт без него. Коротко чиркнув ножом по шпагату, Бондарь бросил в воду грузило и, вместо того, чтобы выбирать сеть прямо в лодку, стал наматывать ее на локоть, как бельевую веревку. Рукав белого армейского полушубка потемнел от воды, она стекала уже по полам, и Венька, чуть придерживая свободной рукой лодку браконьера, по-прежнему с непостижимой отрешенностью возившегося с мотором, отпустил на мгновение рукоятку руля и покрутил пальцем у своего виска — ты посмотри, мол, Саня, что он там вытворяет!