Уильям Берроуз - Голый завтрак [litres]

Бросается в глаза чахотка, свирепствующая в портиках, скользких от Коховых плевков…

Многоножка обнюхивает железную дверь, проржавевшую и ставшую тонкой, как бумага, от мочи миллионов педиков…

Это вам не родной чистяк, это никуда не годная пыль, в ватках вторяков хранятся останки дозы…

Серая фетровая шляпа и черное пальто Матроса скрючились на вешалке в атрофированной тяге-ожидании. Утреннее солнце в общих чертах набросало портрет Матроса в ярком желто-оранжевом джанковом свете. Под его кофейной чашкой лежала бумажная салфетка – непременный атрибут каждого, кто подолгу пьет кофе на площадях, в ресторанах, на вокзалах и в приемных всех стран. Любой джанки, даже такого уровня, как Матрос, работает на джанковом Времени, а совершая внезапное вторжение во Время, принадлежащее другим, он, как и все просители, должен ждать. (Сколько чашек кофе в час?)

Вошел и сел у стойки паренек с приметами долгого, болезненного джанкового ожидания. Матрос встрепенулся. Черты его лица расплылись в дрожащем буром мареве. Он шевелил руками на столике, читая брайлевский шрифт паренька. И пристально, испытующе разглядывал впадинки и бугорки у него на шее, неторопливо следуя взглядом по завитушкам каштановых волос.

Паренек шевельнулся и почесал затылок.

– Кто-то укусил меня, Джо. Что за гадюшник ты тут держишь?

– Кокаиновые клопы, малыш, – сказал Джо, рассматривая на свет яйца. – Ездил я с Айрин Келли, развеселая была бабенка. В Батте, штат Монтания, у нее от коки началась белая горячка, вот она и давай носиться по гостинице и орать, что за ней гонятся китайские легавые с топориками для мяса. Знавал я одного легавого в Чикаго, так тот обычно нюхал коку в виде кристалликов, голубых кристалликов. Короче, одурел он как-то раз и давай орать, что его преследуют федералы, а потом бежит в переулок и сует голову в мусорный бак. Я и говорю: «С чего это ты?» – а он: «Убирайся, а не то пристрелю. Я запрятался лучше некуда!» Когда там начнется перекличка по списку, мы будем тут как тут, верно?

Джо посмотрел на матроса и развел руками в джанковом пожатии плеч.

Матрос заговорил своим проникновенным голосом, который эхом отдается в голове слушателя. Каждое слово он подтверждал движениями своих холодных пальцев:

– Твой поставщик спалился, малыш.

Паренек вздрогнул. На лице этого уличного мальчишки, отмеченном черной печатью джанка, все еще отражалась потерянная невинность дикаря. Сквозь серые арабески ужаса проглядывали пугливые зверьки.

– Чего-то не догоняю, приятель.

Матрос вдруг оказался в джанковом фокусе, стали отчетливыми его черты. Он отвернул лацкан пиджака и показал медную иглу для инъекций, покрытую плесенью и ярь-медянкой.

– Отправлен в отставку с формулировкой «для пользы службы»… Садись, угощайся свежим пирогом с брусникой за счет представительских. Твоя обезьяна его любит… От него ее шкура лоснится.

Через восемь футов утренней закусочной паренек почувствовал прикосновение к своей руке. Внезапно он переместился в кабинку и сел с неслышным хлюпом. Он заглянул Матросу в глаза – зеленую вселенную, испещренную холодными черными струями.

– Вы агент, мистер?

– Предпочитаю слово… «наводчик». – Его громкий смех вызвал вибрацию в субстанции паренька.

– Товар при тебе, старина? Капуста есть…

– Мне не нужны твои деньги, голубчик. Мне нужно твое Время.

– Не догоняю.

– Тебе доза нужна? Поправиться хочешь? Хочешь или нет?

Матроса обволокло что-то розовое, его черты начали вибрировать и оказались не в фокусе.

– Ага.

– Возьмем, к примеру, «Независимых». У них и копы свои, особые – оружия не носят, только дубинки. Помню, как-то раз свинтили нас с Педрилой на Куинз-Плаза. Держись подальше от Куинз-Плаза, сынок… гиблое место… кишит сыщиками. Слишком много уровней. Из чулана выскакивают легавые, растащившиеся под аммиаком, как разъяренные львы… набрасываются они на бедного старого специалиста по карманам пьянчуг, от страха у него исчезают вены. Он неделю трескается под шкуру, а то и слезает на те пять двадцать девять, что Нью-Йорк щедро и даром дает наркотам-карманникам… Так что, Педрила, Гончий Пес, Ирландец, Матрос – берегитесь! Взгляните вперед, взгляните вперед, прежде чем ступить на этот путь…

Мимо со зловещим железным скрежетом проносится поезд подземки.

Матрос осторожно коснулся двери и неторопливым движением руки воспроизвел узоры крашеного дуба, оставив на нем едва заметные радужные завитки слизи. Его рука по локоть проникла внутрь. Он отодвинул внутренний засов и посторонился, пропустив паренька вперед.