Уильям Берроуз - Голый завтрак [litres]

Вот и схлопотал педрила свой двушник. В камере он знакомится с неким котом из породы дешевых шлюх, и вырисовывается любовь или, по крайней мере, факсимиле таковой, к взаимному удовольствию убедительное для обеих сторон. Выпускают их почти одновременно, как по заказу, и они селятся в одной квартирке на Нижнем Ист-Сайде… Они готовят и едят дома, и у каждого из них есть легальная, благопристойная работа. Так Брэд с Джимом впервые узнают, что такое счастье.

Вмешиваются силы тьмы… Люси Брэдшинкель пришла сказать, что все простила. Она верит в Брэда и хочет пристроить его на одну студию. Разумеется, ему придется переехать на Восточные Шестидесятые… «Здесь же невозможно жить, милый. А твой друг…» И верные дружки из банды хотят, чтобы Джим снова начал водить машину. Это ведь шаг наверх, ясно? Предложение от типов, которые вряд ли видели его раньше.

Вернется ли Джим на путь преступления? Поддастся ли Брэд на ласковые уговоры престарелой вампирши, этой ненасытной утробы? Нечего и говорить, что силы тьмы отправлены по определенному маршруту и удаляются, угрожающе ворча и бормоча.

– Хозяину это не понравится.

– Не пойму, зачем я вообще когда-то тратила на тебя время, дешевый вульгарный пидорок.

Мальчики, обнявшись, стоят у окна своего семейного гнездышка и смотрят на Бруклинский мост. Теплый весенний ветерок ерошит черные кудри Джима и тонкие, крашенные хной волосы Брэда.

– Ну, Брэд, что у нас на ужин?

– Иди, подожди в той комнате. – Он игриво выпроваживает Джима из кухни и надевает фартук.

На ужин подана пизда Люси Брэдшинкель с кровью, приготовленная в котексе вместо фольги. Парни с аппетитом едят, глядя друг другу в глаза. По их подбородкам стекает кровь».

Пускай пламенеет над городом голубая заря… На задних дворах нет плодовых деревьев, а зольники выпускают на волю притаившихся в них мертвецов…

«Не покажете дорогу в Типперери, леди?»

За тридевять земель, туда, где растет голубоватый кентуккийский пырей… По костяной муке лужайки к замерзшему пруду, где застывшая золотая рыбка дожидается весеннего Рыбака.

Пронзительно кричащий череп катится вверх по ступенькам черного хода, чтобы откусить хуй у мужа-греховодника, который, не преминув воспользоваться тем, что у жены болят уши, делает то, о чем и говорить-то неловко. Морячок, еще не нюхавший моря, надевает зюйдвестку и до смерти избивает жену под душем…

БЕНВЕЙ: Не принимай этого так близко к сердцу, малыш… Jeder macht eine kleine Dummheit. (От дурацких ошибок никто не застрахован.)

ШЕФЕР: Уверяю вас, не могу отделаться от чувства, что в этом есть нечто… дурное, что ли.

БЕНВЕЙ: Вздор, мой мальчик… Мы же ученые… Чистые ученые. Бескорыстные научные исследования, и да будет проклят тот, кто крикнет: «Стойте, это перебор!» Подобные людишки ничем не лучше тех зануд, что ломают кайф другим.

ШЕФЕР: Да-да, конечно… и все же… не могу продышаться из-за того зловония…

БЕНВЕЙ (раздраженно): Никто из нас не может… Не припомню ничего даже отдаленно напоминающего ту вонь… Так на чем я остановился? Ах да, каким будет результат назначения кураре плюс железное легкое при остром маниакальном синдроме? Вероятно, объект, не способный снять напряжение в процессе двигательной активности, умрет на месте, как крыса джунглей. А что, интересная причина смерти, да?

Шефер не слушает.

– А знаете, – импульсивно говорит он, – я, пожалуй, вернусь к обыкновенной допотопной хирургии. Человеческое тело вопиюще неэффективно. Почему бы вместо рта и заднего прохода, которые то и дело выходят из строя, не оставить одно многоцелевое отверстие, через которое можно и есть, и очищать организм? Мы могли бы закупорить нос и рот, заблокировать желудок и проделать вентиляционное отверстие, ведущее прямо в легкие, куда оно и должно было вести с самого начала…

БЕНВЕЙ: «Одна универсальная дыра? Я не рассказывал тебе о парне, который научил свою жопу говорить? Вся его брюшная полость ходила ходуном и при этом, ты не поверишь, выпердывала слова. Отродясь ничего подобного не слыхал.

Эта жопная болтовня звучала на какой-то кишечной частоте. Прямо там, внизу – такое чувство, будто ты вот-вот опростаешься. Знаешь, бывает, твоя старая толстая кишка вдруг перестает слушаться, чувствуется, что она к тебе охладела, и ты понимаешь, что остается лишь дать ей волю? Вот и болтовня эта звучала прямо там, внизу – низкий, булькающий, застоявшийся звук, звук, который можно понюхать.

Надо сказать, парень этот выступал в балагане, и сперва все это было похоже на новое слово в творчестве чревовещателя. Очень смешное выступление – поначалу. У него был номер, который он назвал «Дражайшая дыра» – просто умора, уверяю тебя. Я уже почти все забыл, но это было остроумно. К примеру: «Эй, послушай, ты еще там, старушка?»