Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

– Клянусь честью! – с негодованием отозвался герцог Марина. – Граф, подобная снисходительность – нечто неслыханное! Позвольте заметить, что ее можно считать выходящей из ряда вон после такого оскорбительного поведения.

В безмолвной ярости Феррари переводил взгляд с одного гостя на другого. Лицо у него побледнело, как у мертвеца. Он пытался вырваться из крепко державших его рук Давенкура и де Амаля.

– Глупцы! Отпустите меня! – вопил он. – Вы все против меня, я же вижу!

Он шагнул к столу, налил бокал воды и залпом осушил его. Потом повернулся ко мне и откинул голову. Глаза его сверкали злобой и болью.

– Лжец! – снова вскричал он. – Проклятый двуличный лжец! Ты украл ее, одурачил меня… Но, клянусь Богом, ты жизнью за это заплатишь!

– Охотно! – ответил я с насмешливой улыбкой, поднятием руки уняв возгласы окружавших меня гостей, возмущенных очередными нападками. – Весьма охотно, синьор! Однако извините меня, если я не найду причины, по которой вы считаете себя обманутым. Дама, являющаяся моей невестой, не питает к вам ни малейшей привязанности – она сама мне это сказала. Выкажи она хоть малую толику подобных чувств, я, возможно, и отказался бы от своих притязаний. Однако, при теперешнем положении вещей, что я вам сделал плохого?

Меня прервал хор возмущенных голосов.

– Стыдитесь, Феррари! – воскликнул Гуальдро. – Граф говорит как истинный дворянин и человек чести. Будь я на его месте, я не дал бы вам никаких объяснений. Даже не снизошел бы до разговора с вами, клянусь небом!

– Я тоже! – надменно произнес герцог.

– И я! – добавил Манчини.

– Разумеется, – произнес Лучиано Салустри, – Феррари должен публично извиниться.

Наступило молчание. Все с нетерпением глядели на Феррари. Внезапная ссора протрезвила всех собравшихся лучше холодного душа. Лицо Феррари становилось все бледнее, пока губы его не приобрели жуткий синеватый оттенок. Он рассмеялся с горькой иронией. Затем медленно подошел ко мне, посмотрел на меня горевшими жаждой мести глазами и медленно, тихо произнес:

– Вы это говорите… Вы говорите, что она меня никогда не любила… Вы! И я должен перед вами извиняться! Вор, трус, предатель – вот мои извинения! – И он с такой силой дал мне пощечину, что кольцо с бриллиантом у него на пальце (мое кольцо) до крови поранило мне щеку.

Все возмущенно вскрикнули. Я повернулся к маркизу Давенкуру.

– На это может быть только один ответ, – равнодушно и холодно произнес я. – Синьор Феррари сам для себя все решил. Маркиз, окажете мне честь все устроить?

Маркиз поклонился.

– Почту за счастье!

Феррари злобно огляделся по сторонам и спросил:

– Фречча, будете моим секундантом?

Капитан Фречча пожал плечами.

– Покорнейше прошу меня извинить, – ответил он. – Совесть не позволяет мне выступить на стороне столь неправого дела, каковым является ваше, синьор. Я с удовольствием составлю пару Давенкуру за графа, если позволите.

Маркиз радушно принял его слова, и они начали деловой разговор. Затем Феррари обратился с такой же просьбой к своему бывшему другу де Амалю, который также отказался быть его секундантом, как и остальные собравшиеся. Он со злобным и уязвленным видом прикусил губу и, похоже, не знал, что же делать дальше, когда маркиз с холодной учтивостью подошел к нему и шепотом вроде бы высказал несколько предложений, поскольку после недолгого разговора Феррари резко повернулся и внезапно вышел из комнаты, не проронив ни слова и ни на кого не взглянув.

В тот же миг я тронул за рукав Винченцо, который, подчиняясь моим приказам, оставался бесстрастным, но явно пораженным зрителем всего происходившего, и прошептал:

– Проследите за этим человеком, но так, чтобы он вас не заметил.

Мой камердинер так быстро ринулся исполнять распоряжение, что едва за Феррари закрылась дверь, как он тоже исчез. Ко мне подошел маркиз Давенкур.

– Ваш противник отправился искать двух секундантов, – сказал он. – Как сами видите, ни один из нас не захотел и не смог поддержать его. Чрезвычайно неприятное дело.

– Чрезвычайно неприятное, – отозвался де Амаль, который, хоть в нем и не участвовал, похоже, получал от него огромное удовольствие.

– Со своей стороны, – произнес герцог де Марина, – я удивляюсь тому, насколько наш благородный друг снисходителен к этому молодому щенку. Его тщеславие положительно невыносимо!

Остальные ответили похожими замечаниями и с явным жаром пытались показать, что они всецело на моей стороне. Однако я продолжал молчать, чтобы никто не заметил, как я доволен успехом своего плана. Маркиз снова обратился ко мне: