Иеремия Готтхельф - Всяческие истории, или черт знает что

Снова поступать на службу он не желал, к тому же теперь его легко могли узнать; промышлять разбоем на дорогах нравилось ему куда больше. Он размышлял в том духе, что если раньше, когда он был простым разбойником, добычи у него было в достатке, то какая же удача улыбнется ему теперь, когда он займется этим делом на рыцарский лад. Ханс от таких размышлений рассмеялся, но счел нужным возразить. Ему-то было известно, что знатные господа с разбойниками на дорогах обращаются так же, как с дичью в лесу, и не терпят в своих угодьях залетных пташек, а изловив их, тут же отправляют в ощип; но он полагался на свою счастливую звезду, каковая уже не раз помогала ему выбраться из петли, а если уж суждено петле затянуться, так тому и быть, и не важно, днем раньше или днем позже, вот что он думал. Они принялись за промысел, коим занимались главным образом между Цюрихом и Люцерном, но иногда заходили по Ааре и дальше; нападали на торговцев, да и вообще на всякого, кого полагали слабее себя. Нередко в насилии обвиняли владетеля земли, на которой они устраивали свои бесчинства, но тот всячески отрицал вину, пытаясь переложить ее на кого-нибудь из соседей, к тому же аб Гютчу хватило ума выбрать цвета и символы таким образом, чтобы подозрение непременно пало на того или другого. Так что все эти господа разругались еще до того, как поняли, что их водят за нос какие-то пришлецы. Когда в этом, наконец, убедились, рвение к их поимке лишь усилилось. Впрочем, у Курта с аб Гютчем водились друзья из простого народа, из отдаленных хижин; здесь они никому не вредили, делили особо лакомые куски с хозяевами, да еще и коротали с ними веселые ночи. Никто их не выдавал, зато часто нашептывали, где устроена засада. Так однажды вечером они узнали, что барон фон Эшенбах на следующее утро будет разыскивать их в своих владениях, где они провели некоторое время. Ночью они перебрались поближе к Цофингену, где рассчитывали укрыться на одном берегу в болотах и кустарнике, либо на другом, между холмов и утесов. Лошадей по темным переходам они вели за собой, а когда с рассветом свернули в лес, владения фон Эшенбаха давно были позади. Внезапно лошади громко заржали, из кустов раздалось ответное ржание, вокруг них все пришло в движение, и не успел старый Ханс вскочить в седло, как его повалили на землю, погнались за Куртом, но он, поняв, что Хансу помочь не сумеет, моментально очутился в седле и умчался быстрее ветра. Тут уж оставалось только радоваться, что вовремя обучился он езде, да избавился от монастырского коняги.

Напали на них молодцы из Цофингена, некоторые из которых оказались жертвами разбоя и грабежа; они прознали об охоте фон Эшенбаха и решили, объединившись с жителями Дагмарселлена и Кнутвиля, устроить засаду за пределами земель фон Эшенбаха да поглядеть, не попадутся ли в ловушку беглецы. Пташки эти о засаде и не подозревали, так что шли прямо в руки ловцам. Несчастного Ханса с триумфом проволокли по деревням до самого Цофингена. Он, однако, не падал духом, на все издевки отвечал весело и незлобиво, и не успели его доставить в Цофинген, как он, если и не полюбился всем и каждому, то уж точно заручился всеобщим сочувствием, однако дальнейшая участь его была неизвестна, хоть повешение ему, в любом случае, не грозило, — по крайней мере, не в Цофингене.

Курт, оставив далеко позади своих преследователей, все так же несся вперед, и только когда добрался до Хергисвиля, пустил лошадь шагом и принялся думать, что же делать дальше. Частенько слыхал он от Ханса, что с этой стороны Виллизау в глухой чаще живет отшельник, прежний его товарищ, который давно охромел и теперь покрывает слабое тело власяницей, а живет хитростью да людской глупостью, как прежде жил силой и чужой слабостью.

Этого-то отшельника он и решил разыскать; у него, по крайней мере, можно будет схорониться, да еще и получить добрый совет. Тому, кто вырос в лесу и в поле, устроиться всегда куда проще, чем нежному городскому дитяте с картой в руках и сотней указаний в кармане. Вскоре Курт уже разглядел пещеру, а перед ней сидел отшельник, а рядом с ним — румяная женщина, что отрезала отшельнику увесистый ломоть ветчины, пока тот с наслаждением утолял жажду из внушительных размеров кружки. По всему было видно, что они не впервой сиживают вот так, казалось, будто понимают они друг друга с полуслова. То ли бурлящий ручей заглушил шаги приближающегося гостя, то ли эти двое были так заняты друг другом, однако Курта они не услышали до тех пор, когда нельзя уже было ни спастись бегством, ни спрятаться. Женщина заметила его первой. Мы намеренно говорим, что она его заметила, потому что у женщин, как известно, особое чутье; оно не в зрении, не в слухе, не в обонянии, мы полагаем, они чувствуют всем телом сразу, — это совершенно особенное чувство, когда рядом с ними появляется мужчина. Как проявляет себя это чувство — то ли женщины испытывают содрогания, то ли кровь бежит быстрее по жилам, — нам неизвестно, потому что никому женщина этого не расскажет. «Господи Боже!» — вскрикнула она и вскочила, побелев как полотно. Тогда и отшельник оторвался от кружки, но сохранил хладнокровие, его опытный глаз сразу распознал чужака. — «Сядь, Гертруда! — сказал он. — Твой господин, священник из Целля, послал тебя не к больному и не к обессиленному длительным постом, дабы укрепить его силы, но к грешнику, которого тебе и самой следовало бы бояться. Ты поступил по-христиански и помогла мне, а потому ешь и пей, тебе понадобятся силы на тяжелом пути домой! А ты, юноша, тебя кто послал? О спасении чьей души должен я молиться и какого больного тельца или хромую собаку должен я исцелить?»