Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

— Это он, — сказал Ваня негромко.

— Можно брать? — неуверенно спросил Зайцев.

— Я не знаю, как у вас принято поступать в таких случаях…

— Берем, — сказал Зайцев и, распахнув дверцу, выдернув из кармана пистолет, первым выпрыгнул из машины. Оперативники бросились вслед за ним. Невзрачный человечек с сумкой на наплечном ремне от неожиданности бросился было бежать, но, сделав несколько шагов, остановился, поджидая Зайцева и оперативников.

— Ну вот — негромко проговорил Ваня, все еще сидя в машине на переднем сиденье. — Прощай, друг бомжара… Все, что мог, я для тебя сделал. Царство тебе небесное… Земля пухом… Последние минуты твои были… Тяжелыми.

Ваня выбрался из машины, осторожно прикрыл дверцу и, стараясь не смотреть на оперов с задержанным, побрел в противоположном направлении.

— Вечером загляну! — крикнул ему вслед Зайцев.

Не оглядываясь, Ваня помахал в воздухе рукой — дескать, слышу тебя, дескать, жду с нетерпением.

И наступил вечер.

Ваня лежал на своей кушетке в милицейском общежитии, которое в самом скором времени будут, видимо, называть полицейским, куда определил его Зайцев — непонятно на каких правах и на каких основаниях.

Ваня думал о жизни, и мысли его были хотя и печальны, но светлы. А еще он думал о далеких двойных звездах цефеидах, которым посвятил всю разумную часть своей жизни, все свои страсти, надежды и упования. Потом оказалось, что стране, в которой он жил, цефеиды никому не нужны, после некоторых перемен в этой стране многое оказалось никому не нужным, в том числе и он, неплохой астроном, как он иногда называл себя…

На этом Ванины бомжовые мысли прервались, поскольку в дверь раздался частый, четкий стук. Конечно, это был следователь Зайцев, обязательный и тоже четкий, как в мыслях, так и в поступках.

— О чем задумался, детина? — спросил Зайцев, выкладывая на стол пакеты с продуктовыми гостинцами.

— Цефеиды, капитан… Цефеиды сегодня опять потревожили душу мою… Ты пришел, чтобы поздравить меня?

— Хотелось бы, Ваня, но… Как бы это тебе сказать, чтобы ты не обиделся… Рановато.

— Не признается, гад? — усмехнулся Ваня.

— Не признается.

— Доказательств у тебя не хватает? Одни обвинения, предположения, косвенные улики…

— Ваня… С каждой нашей встречей ты становишься все более образованным. Я уже не всегда поспеваю за тобой. В мыслях, естественно, только в мыслях.

— Ох-хо-хо, — простонал Ваня, поднимаясь с кушетки. Он не торопясь подошел к фанерному шкафу, открыл скрипучую дверь и, аккуратно, за горлышко взяв с полки пустую бутылку, поставил ее на стол перед Зайцевым.

— Что это? — спросил тот дрогнувшим голосом.

— У меня такое чувство, капитан, что на этой бутылке должны сохраниться отпечатки пальцев преступника.

— Где ты ее взял?

— В мусорном ящике.

— Так ты шарил по этим ящикам в поисках…

— Да, капитан, да…

— А я-то подумал…

— Ты плохо обо мне подумал, но я к этому привык. А чего хотеть от бомжары?

— И ты принюхивался к банкам и бутылкам…

— Принюхайся и ты… Из нее до сих пор несет бензином, хотя выдыхается он очень быстро. На дне осталось несколько капель, их можно сдать на анализ… Точно такой бензин есть у него дома, скорее всего, на балконе седьмого этажа…

— А почему ты вдруг подумал о бензине?

— Ты видел сгоревшего бомжа? Сам по себе бомж так вспыхнуть не может, и его тряпье не вспыхнет… Его тряпье может только тлеть. А он весь пылал. Его облили бензином. Так облить бензином можно только сонного человека. Он спал под лестницей первого этажа. Похоже, он туда частенько забирался. Ты пошарь там получше, следы всегда остаются, как пишут ваши учебники…

— Неужели эти юнцы его облили? — спросил Зайцев.

— Про мальчиков и девочек забудь. Тот душистый мужик, который угощал нас водкой, сказал, что молодежь гудела до двенадцати. А бомж вспыхнул в пять утра. Когда мальчики и девочки давно спали в своих кроватках.

Зайцев медленно развернул пакеты с рыбой, с хорошей рыбой, нарезал хлеб, колбасу, помидоры, свинтил крышку с бутылки…

— Не понимаю, за что можно сжечь бомжа…

— От него плохо пахнет, — ответил Ваня.

— И все?! И этого достаточно, чтобы облить человека бензином и поджечь?!

— Мне удивительно только то, что тебя это удивляет. Кто-то на кого-то не так посмотрел, кто-то кому-то не дал прикурить, какое-то слово невнятно произнес… Этого вполне достаточно, чтобы воткнуть человеку нож в живот, опустить кирпич на голову, толкнуть под машину…