Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

— Мы не уйдем отсюда, пока не найдем эту бумажку, — произнес Ваня и на Зайцева посмотрел с твердостью, которой следователь до сих пор в нем не замечал.

— Ну что ж, — не столько согласился Зайцев, сколько удивился непреклонному тону бомжары. — Искать так искать…

Нашли бумажку. Через полчаса нашли — под шкафом с марками. В той суете, которая была здесь в первое утро после обнаружения трупа, когда по комнатам носился фотограф, когда санитары укладывали грузное тело коллекционера на носилки, а молчаливые ребята с кисточками и увеличительными стеклами пытались обнаружить отпечатки пальцев убийцы… А Зайцев еще и распахнул окно, чтобы проветрить квартиру и освободить ее от запахов смерти, преступлений, корысти и зависти, а за любым убийством всегда стоит еле уловимый, сладковатый, как арабские духи, запах зависти. Да, ребята, да! После того как поработал киллер, человек, казалось бы, совершенно посторонний, в воздухе все равно какое-то время витает этот запах. Если бы наемные убийцы никому не завидовали, они бы не были наемными убийцами. Так вот, в той суматохе, подхваченный сквозняком, и слетел листок бумаги с журнального столика, скользнул невидимо и неслышимо под книжный шкаф. Его и не искали, поскольку Зайцев, кроме нагромождения цифр, в нем ничего и не увидел. А чтобы никому не взбрело в голову упрекать следователя в профессиональной безграмотности, справедливо будет сказать, что, кроме бестолковых цифр, на этом листке действительно ничего не было.

— Ну вот, — счастливо улыбнулся Ваня, рассматривая листок. — Теперь все стало на свои места, теперь в мире порядок и, не побоюсь этого слова, гармония. Цифирьки можно разобрать и на снимке, но в оригинале они все-таки достовернее.

— Мыслишкой-то… Может, поделишься?

— Могу, — бомжара опять уселся в кресло. — Мне больше и делиться-то нечем. Это запись шашечной партии, которая закончилась смертью одного из игроков. Вот смотри… Шестнадцать–двадцать четыре, тридцать восемь–сорок семь, девять–семнадцать…

— И они записывали каждый свой ход?! — почему-то шепотом спросил Зайцев, опасливо оглянувшись по сторонам.

— Записывали, — равнодушно произнес Ваня. — Ну и что? Я надеялся, что они записывали поочередно, каждый свои ходы. Тогда у нас был бы образец почерка убийцы. Оказалось, что он и тут все предусмотрел — записи делал только хозяин, и за себя, и за своего противника.

— Значит, нам эта бумажка ничем не поможет?

— Ну почему… Любая бумажка, самая никудышная, в тяжелую минуту может помочь, — конфузливо рассмеялся бомжара. — Тебя же, капитан, наверно, учили… Следы всегда остаются. Когда-нибудь я расскажу тебе, как даже при полном отсутствии следов их можно найти… В душе преступника. И прочитать.

— Ладно-ладно, — зачастил капитан. — Это чуть попозже. Но на этом клочке бумажки могут остаться его отпечатки?

— Вряд ли… Он не брал в руки этот листок. Мне так кажется. И я бы на его месте к нему не прикоснулся. А впрочем…

— Ну? Ну? Ваня! Телись!

— Он мог касаться этого листка… Но уж коли нет его отпечатков на шашках, как ты утверждаешь…

— Это утверждают эксперты!

— Передай экспертам, что я постоянно о них помню, — бомжара окинул комнату рассеянным взглядом. — Так вот, уж коли нет отпечатков убийцы на шашках, на чашке, то их не может быть и на листке. Все, капитан. Здесь нам делать больше нечего… Там это… В холодильнике у него ничего не осталось?

— Оставалось, но мои ребята подчистили… А что ты хочешь — почти сутки здесь сидели.

— Кушать хочется, — бомжара виновато улыбнулся. Дескать, ничего не могу с собой поделать.

— Значит, так, Ваня… Заночуешь в нашем общежитии. Комната отдельная, со всеми удобствами, хотя, конечно, пятизвездочной ее не назовешь. Сейчас я тебя доставлю. Там есть буфет, работает чуть ли не круглосуточно — сам понимаешь, специфика работы… Перекусим вместе. Вопросы, просьбы, предложения?

— Попозже, капитан, утречком. Я к ночи плохо соображаю.

— Как и все мы, — проворчал следователь и взмахом руки показал на выход. Тщательно заперев дверь, Зайцев наклеил бумажку на замковую щель, опечатано, дескать, преступление здесь было совершено, расследование, дескать, идет, не надо сюда соваться — как бы сказал он, обращаясь ко всем этим любопытным и любознательным. Ваня всю дорогу молчал, опять забившись в угол на заднем сиденье. Но едва машина остановилась у общежития, тут же открыл глаза и с интересом выглянул наружу.