Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

— Значит, хороший был человек, если гости приходили так охотно.

— Двенадцать человек мы насчитали, — хмыкнул Зайцев. — По отпечаткам. Всех нашли, сфотографировали, целый альбом получился. Все его друзья-знакомые, никто не отказывался, все признали, что бывали в этом доме частенько.

— Выпивали?

— Случалось. Но без перебора. У хозяина давление, поэтому… Сам понимаешь. Не разгуляешься.

— Значит, вылечил его убийца.

— От чего? — обернулся Зайцев из коридора.

— От давления, — невозмутимо ответил бомжара.

— Ну и шуточки у тебя!

— Какие шуточки, капитан… Отшутился. — Ваня тяжело опустился в кресло, где совсем недавно сидел труп. — Прости, ноги болят, присесть хочется. Так что эти двенадцать?

— Очень положительные граждане. С большой теплотой отзываются о покойнике. Любили они его, на дни рождения собирались, подарки дарили…

— Что дарили?

— Посмотри, — Зайцев подошел к шкафу, стоявшему у стены напротив кресла. — Это не книги. Это альбомы с марками. Марки собирал Александр Иванович. Большой был любитель. Вот марки ему в основном и дарили. Изощрялись, кто как мог. Старинные находили, с разных островов и полуостровов, с архипелагов и материков привозили… Сразу отвечаю на твой вопрос… Альбомы пронумерованы, все на месте. Убийца — один из них, из этих двенадцати, — негромко добавил Зайцев.

— Предложи им бросить жребий… На кого выпадет, того и сажай.

— Спасибо, Ваня. Я всегда знал, что дельный совет могу услышать только от тебя.

Не отвечая, Ваня поднялся из кресла, подошел к шкафу, распахнул стеклянные дверцы и долго рассматривал корешки альбомов. Почему-то наибольшее его внимание привлек первый альбом с большой единицей, видимо, вырезанной из календаря и наклеенной в нижней части корешка. Между альбомом и стенкой было свободное пространство. Остальные альбомы на полках шли плотными рядами. Ваня сунул палец в щель, похоже, пытаясь что-то нащупать там, потом внимательно осмотрел свой палец и, вздохнув, вернулся в кресло.

— Что скажешь? — нетерпеливо спросил Зайцев.

— Хорошая коллекция.

— Ты же не заглянул ни в один альбом!

— А зачем… Я тоже в школе увлекался марками, пятьдесят восемь штук собрал. Больше не было ни у кого в классе. У меня их украли. Кто-то из нашего класса и украл. Подозреваю, что Жорка Хрустаков. Не смог вынести моей славы… Скажи, капитан… А фотки ты с собой не захватил?

Порывшись в своей сумке, Зайцев молча протянул Ване пачку снимков.

— Сколько работы! — Ваня восхищенно взвесил на руке толстую пачку.

— Это еще не работа, — тяжко вздохнул Зайцев. — Это забава… Ты не знаешь, Ваня, какая была проделана работа, чтобы узнать подноготную всех двенадцати подозреваемых…

— Двенадцать — это многовато, — сочувственно произнес бомжара и углубился в снимки. Некоторые он рассматривал внимательно, на иные даже не смотрел, тут же перекрывая снимок следующим, глядя на некоторые, хмыкал не то озадаченно, не то насмешливо и в конце концов вернул Зайцеву пачку, оставив себе лишь один снимок. — Надо же, как вам тут досталось… Тяжелый у тебя хлеб, капитан.

— Какой есть, — Зайцев взял у бомжары выбранный им снимок, бегло взглянул на него — там был крупно изображен стол с шашечной доской, кофейными чашечками, зажигалкой и листком бумаги, испещренным какими-то цифирьками.

— И что тебя здесь заинтересовало?

— На снимке полная картина преступления. Убийца многое предусмотрел, но учесть все просто невозможно. Наверно, капитан, я не скажу тебе ничего нового, но уничтожение следов — это тоже след.

— Мысль, конечно, интересная, — протянул Зайцев. — Но для задержания преступника недостаточная. Еще что-нибудь произнесешь?

— Произнесу, отчего ж не произнесть, коли есть что… Где эта бумажка? — спросил бомжара, постучав немытым своим пальцем по снимку.

— Где-то здесь! — ответил Зайцев, повернувшись вокруг своей оси и давая понять, что листок может быть где угодно в этой комнате. — Во всяком случае, отсюда я не позволил родственникам уносить даже окурки! Столько народу… Она от движения воздуха могла слететь со стола.

— Ищем бумажку, — произнес Ваня, пряча снимок в карман пиджака.

— Может, завтра? — неуверенно спросил Зайцев — ему, похоже, уже не терпелось нестись куда-то, давать задания, выслушивать донесения, задавать вопросы и протоколировать их, протоколировать, заверять подписями и печатями, после чего они становились юридическими документами, доказательствами и вполне могли влиять на судьбы людские.