Вацлав Михальский - Мир тесен

— И с малиновым, — тихо добавила Катенька.

— Да, да, и с малиновым, — согласился Гриша.

— Чая не хочу, вы просто, Григорий Васильевич, посидите со мной, — попросил Сережа, посмотрел на Катеньку равнодушно, без любопытства и снова закрыл глаза.

— А вы глоточек, Серёжа, глоточек, Серёженька, чай крепкий, вкусный, а? — склонившись над ним, попросила Катенька и двумя пальцами, чуть касаясь, погладила Сережу по щеке. (Так гладила Катеньку мама, когда она болела).

— Не хочу, — сказал Серёжа.

— Ну чуточку! — не сдавалась Катенька. — Давайте, давайте попробуем.

Она вылила чай из стакана в поильник, как-то очень ловко и осторожно взбила подушку, под беспомощной Серёжиной головой, опять погладила его по щеке своими тонкими быстрыми пальцами.

— Ну, Серёженька! Откройте рот, я, когда наш Митя болел, его вот так же поила. Митя — это мой старший брат, он такой, как вы… Совсем взрослый, в университете учится… Ну, давайте же, Серёженька, а то чай остынет, а холодный чай невкусный.

Катенька набрала ложечку варенья, осторожно и очень ласково поднесла его к Серёжиным губам. Он взял варенье, прихлебнул несколько раз чай и снова потянулся губами к варенью и сделал несколько глотков, закрыв глаза.

— Ну, давайте отдохнём, — согласилась Катенька. — Ой, Гриша, я же другим забыла. Что же вы, расставляйте другим, а то все остынет.

Серёжа открыл глаза, и Катенька снова принялась поить его чаем с таким сосредоточенным вниманием и с такой нежностью, что Гриша невольно погладил девочку по голове. Сделав ещё несколько глотков, Серёжа в изнеможении откинулся на подушку.

— Спасибо, больше не могу, очень вкусно, — вздохнул он.

— Ещё с малиновым, хоть несколько глоточков, — стала просить Катенька.

— Нет, не могу, сил нет.

— А я подожду, я подожду.

— Спасибо, вы, как моя мама, — улыбнулся Серёжа, — это, наверное, смешно, что я так сказал, простите. — И он поморщился от боли.

— Болит? — встрепенулась Катенька. — Где болит? Гришу позвать?

— Нет, нет, вы поите, Катенька, других, а я отдохну. А потом опять около меня посидите, хорошо?

С того дня Катенька стала частой гостьей в палатах, а потом необходимым, горячо любимым человеком для всех в госпитале.

Он увидел его в первый раз в палате, где содержали арестованных. Ещё до обхода санитарка сообщила Грише, что привезли политического. Когда Гриша вошёл в палату, больной лежал, натянув на голову простыню. Гриша приподнял её и встретился со взглядом совершенно здорового человека. А вокруг бредили тифозники…

— Доктор, — сказал больной чуть слышно, — доктор, я совершенно здоров, но мне нужно быть здесь. Митя писал, что вы свой человек, и я доверяю вам свою жизнь. Ясно?

В это время вошла сестра милосердия, и Гриша вынужден был, словно вступая с ним в тайный союз, выслушивать его и выстукивать.

— Полный упадок сил, думаю, что у вас паратиф, — ещё не успев сам для себя ничего решить, сказал Гриша и вдруг заметил, что сестра милосердия Леночка посмотрела на него дружески внимательным взглядом, облегчено вздохнула. «Неужели и она с ними заодно? — удивляясь и досадуя, подумал Гриша. — Хорошенькая, пухленькая Леночка, дочка булочника, и этот политический, что у них общего?»

Госпиталь был большой, и сразу же на Гришу налетело тысячу дел… Но что бы он ни делал, он всё время думал: «Честно или бесчестно поступаю я, подвергая человека смертельной опасности заразиться, вступая в сделку с политическим преступником?»

Вечером он рассказал обо всём Дарочке.

— Нужно всё сделать, чтобы спасти его! — крепко сжав Гришину руку, сказала Дарочка. И сразу развеяла его сомнения. Дарочка взяла с него слово, и Гриша теперь знал, что любым путём он должен спасти этого человека. Это стало делом его чести, совести.

Неожиданно приехал брат Дарочки, Митя. Друзьями они с Гришей никогда не были. Митя был излишне резок и прям в суждениях, что коробило деликатного Гришу. Все сверстники побаивались колкого Митиного ума. Манера разговаривать с людьми была у Мити какая-то обидная — он всегда высмеивал своего собеседника. Но сейчас Митя пожал Грише руку и просто сказал:

— Спасибо, брат!

И не прошёлся по Грише ни одной своей колкой шуткой.

Это подняло Гришу в собственных глаза, он поймал себя на мысли, что дружить с Митей на равных началах ему бы очень хотелось.

— Боюсь, не подхватит ли он тиф! — деловито сказал Гриша.

— А ты огради!

— Да я все делаю, чтобы этого не случилось.