Вацлав Михальский - Мир тесен

— Дурак! — сказали ему в один голос приятели. — Он же пропойца, этот нищий! Он пропьёт стеганку.

Борис улыбнулся им в ответ. Незаметно для ребят Оля горячо пожала его руку…

Ему вспомнился ненастный вечер со снегом и дождём. Они гуляли с Олей по улицам города.

— Сегодня особенный день, подумай, вспомни, — просила Оля.

Они проходили мимо винницы.

— Тогда, может, зайдём, отметим? — усмехнулся Борис.

— Что ты?! — испугалась Оля.

— Недаром тебя на курсе зовут «восемнадцатый век»; винница же пустая. Если юбилейная дата, надо отметить!

— Не смейся.

— Ну, ты как хочешь, а я замёрз, пойду выпью стаканчик. Я сейчас. — Борис вошёл в винницу. Подняв воротник своего лёгкого пальто, спрятав озябшие руки в карманы, Оля осталась ждать его на улице.

Он вернулся, выпив залпом три стакана сухого вина.

— Ну, теперь дело пойдёт веселее. Что сегодня: день рождения твоей бабушки или ты впервые надела туфли на шпильках?

— Какой ты грубый, — вздохнула Оля. — Помнишь, в прошлом году мы возвращались из института, шли через базар, у ворот, прямо на асфальте, сидел одноногий нищий и дрожал от холода, ты снял свою новую стеганку и надел ему на плечи…

— Была такая глупость. Я всю зиму мерз в пиджачке, под майку газетами обворочивался.

— Глупость? — удивилась Оля. — У тебя в тот миг были такие глаза, такие глаза, как у святого!

— Прямо Христос, — рассмеялся Борис. — Но все-таки почему этот день для тебя единственный и неповторимый?

— Ты не догадался, — Оля отвела со лба вьющуюся прядь и сжала виски, — ты ничего не понял?

«Она же любит меня! Любит… Вот почему ведёт себя так странно — молчит, вздыхает… Дурак, как я раньше не догадался!» Он остановился и крепко обнял Олю, пытаясь её поцеловать.

— Ты пьян! — отшатнулась она. — Пьян и хочешь поцеловать меня первый раз?!

— Ах, я неприятен вам пьяный? Вы не можете разрешить себя поцеловать простому смертному студенту? Вы ждёте принца и алые паруса? — Он повернулся и быстро пошёл прочь.

— Боря! Пожалуйста, не сердись, Боря, я не хотела тебя обидеть. — Оля догнала его, взяла за руку.

Борис вырвал руку.

— Оставь, мне надоела твоя святость. Пусти. Святоша, «восемнадцатый век», морально устойчивая! — И ушёл.

Целый год они не разговаривали. Он часто ловил на себе её печальные взгляды. Его веселил и злил её постный страдальческий вид. Его тогда интересовали девчонки, с которыми всё было просто, легко.

Они заканчивали третий курс института. После летней сессии их послали на практику в один совхоз.

Скучно было в селе, а Оля от степного ветра так похорошела, что ни один человек не проходил мимо, чтобы не оглянуться. Однажды вечером они сами не заметили, как по широкой пыльной улице ушли в степь. Звенели кузнечики, так звенели, что, казалось, крикни во всю мочь, и всё равно за их звоном никто не услышит твоего голоса.

Земля остывала, и замлевшие днём травы пахли сильно и пряно. Они подошли к полотну железной дороги, сели на насыпь. Оля была первым человеком, с кем он мог легко и долго молчать. Она сама положила голову на его плечо, тихонько поцеловала рукав его белой рубашки, подняла лицо, прижалась к его колючей щеке.

Любил ли он Олю? Или был под обаянием её любви, её женской прелести? В селении все были уверены, что они «живут». Но это была неправда. Борис с каждым днем становился всё раздражительнее и злее. Ему казалось, что она водит его за нос, собирается женить на себе.

Однажды директор совхоза предложил Борису рассчитать: можно ли, не переделывая помещения, установить электродойку на дальней ферме. Борис согласился, работы там было дней на пять. В тот же вечер он ушёл на ферму. Оле нарочно ничего не сказал: «Пусть помучается, побегает, поволнуется». Первые двое суток Борис провел на ферме легко, а потом стало скучно. Всё, что ещё вчера казалось милым, начало угнетать его. Утром четвертого дня проснулся, открыл глаза, и сердце замерло — прямо на него смотрели сияющие Олины глаза. Никогда в жизни не был он таким счастливым, как в ту секунду. Ему стало сладостно и жутко… прошла секунда, другая, третья, и Олины сияющие глаза растаяли в прозрачном, чуть розовом воздухе. Он даже головой встряхнул — сам себе не поверил. Кругом было пусто. Рыжий теленок взбрыкивал через двор. До позднего вечера раздумывал Борис: идти или не идти к Оле. Ферма уже опустела, доярки разошлись по домам. Наконец он решил, что надо идти. Пошёл в сторожку погасить керосиновую лампу, только прикрутил фитиль, а сзади: