Вацлав Михальский - Мир тесен

Когда они поужинали, было десять пасов вечера.

— Спасибо, мать! — сказал Василий Петрович, подымаясь из-за стола.

— Спасибо, — необычайно вежливо пролепетали Серёжка и Колька.

— На здоровье! — чуть покраснев, ответила всем троим Лида.

— Пора спать! — сказал Василий Петрович, — завтра вставать рано.

Лида хотела было спросить, зачем завтра вставать рано, если воскресный день, но не решилась почему-то, опять как-то сробела.

Пока жена мыла на кухне посуду. Василий Петрович уложил сыновей, погасил свет, разделся и было лёг на широкую кровать, но потом встал, прошлёпал босыми ногами к туалетному столику, взял будильник и завёл его на пять часов утра.

Лида не приходила долго, было слышно, как шумит в ванной душ, под этот шум Василий Петрович и задремал.

Проснулся он от того, что почувствовал, что жена лежит рядом. Поглядев в распахнутое окно на зелёные звёзды, Василий Петрович обнял жену за большие мягкие плечи, властно повернул к себе и, взяв её голову обеими руками, крепко и сильно поцеловал её в губы. Лида быстро повернулась к нему спиной и лежала так долго, отвыкшая от мужниных ласк, дыханье у неё захватило и сердце забилось гулко-гулко.

Василий Петрович обнял голову жены, щёки у Лиды были мокрые от слёз. Василий Петрович потянул к себе её голову, Лида не противилась, повернулась к мужу. Он поцеловал её, крепко-крепко в губы, еще крепче, чем в первый раз, и тогда она заплакала громко. Она плакала долго, припав к его, казалось, сильной груди.

Он не мешал ей плакать и только нежно и уверенно гладил её шершавой ладонью, гладил как маленькую девочку, как жену, которую он не знал и не видел много лет.

— Вась! Ва-а-ся! А ку-у-да мы завтра пойдём? — всхлипывая спросила Лида.

— За раками! — отвечал Василий Петрович уверенно. — Все пойдём: ты, я, пацаны. Все пойдём. На речку. Раков ловить будем!

Семнадцатилетний человек, Димка Корин, шагал калёным крымским просёлком. Его босые ноги ступали весело, горячая пыль продавливалась между пальцами, след печатался молодой, чёткий. В левой руке Димка нёс сандалии из свиной кожи, в правой держал крепкую палку, которой хлестал по обочинным травам. Ему доставляло непонятное удовольствие рассекать лопушистые подорожники, видеть, как опадает с них красноватый окал пыли, как зелёным сверканьем искрится на солнце сочная мякоть рассечённого листа.

— Сладок хмель любви, трудно человеку удержать груз собственных желаний, — вслух изрекал Димка. — Говорят, что старики мудрые. Нет, они просто забыли вкус поцелуев любимых женщин… (Димка его еще не знал). Сил у стариков хватает лишь на то, чтобы ходить по земле да поучать. А самая большая на земле мудрость — молодость! Да, молодость! — Со всего маха он стеганул палкой по телеграфному столбу.

— У-у-у-а-ага… — дрожко отозвались разморённые зноем провода.

Димка погладил правый карман, накрепко зашитый суровой ниткой. Там была тетрадь: сорок восемь листов в мягком переплёте.

Горячий воздух дрожал над степью, и было видно, как колышутся его прозрачные волокна. Словно посыпанные солью, белёсые травы молчали.

«И кузнецы не куют, — подумал Димка, — так рано, а они устали. Эх! Кузнецы!» — И все высокие изречения, которые бросал он в степь, отступили, осталась мысль, простая, тревожная: «Что он скажет?»

Может быть, он скажет: «Вы, молодой человек, великий поэт! Я знал, что он должен прийти в середине века, я это предчувствовал. Люди изголодались по истинной поэзии, а ваши стихи бессмертны, они завоюют мир!» И тогда, тогда все родственники примолкнут и не будут орать, что он, Димка, лентяй, лоботряс, мучитель. И мать перестанет плакать и заставлять держать экзамен в рыбный техникум.

Размыслясь так честолюбиво, Димка сбивал палкой поклончивые головки медовой кашки, темно-розовый горошек, оставляя за собой мёртвую борозду.

Потянулись огороды с островерхими горбами сторожевых шалашей — кончалась вольная степь, приближался город.

— Напиться бы, — Димка облизнул губы и свернул с дороги в сторону шалаша.

Из огуречной ботвы лениво поднялся косматый пес и, нехотя отворив черные губы, выставил желтый оскал. Димка покрепче перехватил палку и продолжал идти. Пёс удивлённо попятился и вдруг бросился под ноги.

— И-рраз! — вскрикнул Димка и, высоко подпрыгнув, перескочил пса.

Обманутый пёс ткнулся мордой в ботву и упал на бок.

— Эх ты, псина, — засмеялся Димка, — второй разряд по прыжкам имею.