Вацлав Михальский - Мир тесен

Как-то Григорий Васильевич услыхал у дверей своего кабинета шумный спор, в котором часто упоминалось его имя. Маленький, сгорбленный, в толстых синих очках, он вышел в коридор.

— Что вы так шумите, Верочка? — обратился он к регистраторше.

— Да вот, Григорий Васильевич, дама просит, чтобы я её к вам записала, а живет она в Исполкомовском переулке — это же центр города, мы же их не обслуживаем.

— Но я очень, я чрезвычайно прошу сделать мне исключение, — говорила худая высокая старуха в старомодной чёрной шляпке с вуалью. — Я была у вас дома, доктор, супруга сказала, что вы дома не принимаете, не позволяют квартирные условия. Я чрезвычайно прошу, будьте великодушны!

— Хорошо, хорошо, не волнуйтесь, я с удовольствием вас приму, — успокоил её Григорий Васильевич.

— Только вам нужно будет дождаться очереди, тут уж я бессилен. Будьте добры, посидите здесь.

— Григорий Васильевич, я же не могу записать гражданку, — возмутилась Верочка-регистраторша.

— А вы и не записывайте, я так приму… Вы присаживайтесь, присаживайтесь, пожалуйста.

— Тоже мне блаженный: скоро весь город к нам перетянет, своих будто мало, — ворчала Верочка, когда старый доктор закрыл за собой дверь.

Дама в чёрной шляпке терпеливо дождалась своей очереди.

Григорий Васильевич сам выглянул из кабинета и пригласил её зайти.

— Скажите, доктор, вы никогда не жили здесь раньше? — едва войдя в кабинет, спросила старуха. — Вы не Гриша, Гриша Марков?

— Да, я Гриша, — растерялся Григорий Васильевич, стараясь получше рассмотреть пациентку. — Да, я Гриша, Гриша Марков, а с кем имею честь говорить?

— Я Ганечка, — сказала старуха, — Ганечка Полторацкая, помните? Дарочкина соученица и подруга…

Забыв попросить у дамы разрешения, Григорий Васильевич сел — подвели ноги.

— Ганечка Полторацкая, да-да. Помню. Очень хорошо вас помню. В вас был влюблён Митя и сёстры изводили его…

— Ну, уж и влюблён… — смутилась старуха. — Просто я ему нравилась. Ах, у него такая ужасная судьба, кто бы мог подумать! — Ганечка заломила сухие пальцы. — Ах, у них у всех трагическая судьба, чрезвычайно!

А Григорию Васильевичу вдруг почудились в старческом лице черты той, другой Ганечки, юной и хрупкой, которую все в семье Маловых называли «небесным созданием».

Расспрашивать её Григорий Васильевич боялся, она сама рассказала.

— Дарочка живет здесь. Вы её не видели? Да, узнать её трудно, так она изменилась…

— Вы дадите мне её адрес, — потупившись, глухо сказал Григорий Васильевич.

— Да, конечно. Хотя я сама уже и не помню, когда у неё была. Правда как-то на базаре в очереди за мясом вместе стояли, вас вспоминали… Живет она на Елизаветинской улице, простите, Розы Люксембург, дом восемьдесят восемь.

Они условились встретиться и вместе нагрянуть к Дарочке: идти один Григорий Васильевич не решился. Знать бы, что застанет её дома одну, а в вдруг будут муж, дети, внуки. Дарочка и внуки — он этого не мог себе представить. То, что сам он стал стар и сед, что дрожат у него ноги, отказывает сердце и плохо видят глаза, к этому он привык. Но Дарочка жила в его памяти юной и сильной…

На сковородке жарился лук. Седая тучная женщина следила, чтобы лук не подгорел. Долгие годы она готовила обеды на керосине, потом на керогазе, а вот теперь на газовой плите, и никак не могла к ней примениться, уж очень быстро всё кипело на ней, жарилось и горело.

В передней раздался звонок. Пока она открыла дверь, пока встретила гостью, лук почернел, потом подсолнечное масло вспыхнуло. И гостья и хозяйка с ужасом суетились у плиты, вокруг сковороды, пылавшей, словно факел. Пока они потушили газ, вся кухня наполнилась чадом и хлопьями сажи.

— Дарочка, да закрой же дверь в залу, а то и там всё будет чёрное! И стены! Вот несчастье! Это я во всём виновата! — сетовала гостья.

— Да что ты, Ганечка! Газ я сильно открыла, лук погорел и масло вспыхнуло! Я сама виновата! — утешала её хозяйка, с сожалением оглядывая стены, ей казалось, что они совершенно чёрные. Она была вне себя от горя и плохо скрывала это от гостьи.

— Новая квартира, стены, всё, всё теперь пропало! — тихо сокрушалась хозяйка, распахнув окно и открывая настежь дверь на лестничную площадку.

— Ничего, вытянет, — утешала гостья.

— Вытянет, — соглашалась хозяйка, а сама чуть не плакала. «Новые занавеси, новая квартира, стены, у Катеньки, у внучки, на постели белое покрывало, накидки вчера только крахмалила, сушила, гладила. Борщ оставался недоваренным, котлеты ещё не жарила, картофельной муки на кисель не купила… а тут гостья. С работы скоро придут, а обед не готов. Опять драма будет, Евгений не любит ждать!»