Филип Арда - Беспросветный Тупик

Как в воду глядела…

Я понимаю: читатель раздражен тем, что ему не сообщили, как Эдди там оказался. Мы так увлеклись этим пресловутым «тем временем», которое привело нас в родительский дом мальчика, что упустили из виду основное действие. Возможно, мы так никогда и не узнаем, как он очутился в этом забытом богом месте. Но не исключено, что это выяснится уже в следующем эпизоде.

Тем временем нам придется оставить несчастного Эдди в одиночестве в жутком подземелье и вернуться к его родителям, покинутым нами на верхнем этаже объятого пламенем дома.

Ведь жизнь не каждый день преподносит нам такие неприятные сюрпризы, как пожар.

— ОБоже, мистер Диккенс! — воскликнула миссис Диккенс. — Что же нам делать?

— Что делать? — переспросил ее муж. — Конечно, гореть огнем. Что еще нам остается делать?

— Ты думаешь, такое развитие событий входило в намерения доктора Маффина? — спросила миссис Диккенс, сбивая язычки пламени с подола своей ночной рубашки.

— Что ж, если мы сгорим дотла, это, безусловно, излечит нас от всех болезней, — рассудил отец Эдди.

Человек, который подслушивал бы сейчас их разговор, ни за что не поверил бы, что это те же самые люди, которые совсем недавно решили впасть в панику.

К тому же человек, который подслушивал бы сейчас их разговор, спекся бы от жары. Причина, по которой родители Эдди так внезапно успокоились, состояла в том, что они находились в ванной, где имелся шкафчик, в котором стоял пузырек с запатентованными доктором Маффином противопаническими пилюлями «Антипан». И супруги Диккенсы проглотили по пригоршне этих пилюль.

Причина же, по которой человек, взявшийся их подслушивать, спекся бы от жары, состояла в том, что ванная представляла собой нечто вроде пылающего костра.

Тем временем выбравшаяся на волю сторожевая гусыня Диккенсов подлетела к ближайшему дому — то есть к принадлежавшему чете Теккереев Амбару — и рассказала тамошней сторожевой гусыне, что произошло с домом Диккенсов.

Далее следует приблизительный перевод разговора между двумя птицами на человеческий язык.

Гусыня Теккереев: От тебя пахнет дымом, Миртл.

Гусыня Диккенсов: Это неудивительно, Агнес: ведь в доме Диккенсов случился пожар.

Гусыня Теккереев: О боже!

Гусыня Диккенсов: Да. Такие, подруга, дела.

К несчастью, то, что услышала дочь Теккереев, сидевшая в это время рядом с гусынями, свелось к следующему:

Гусыня Теккереев: Га-га-га-га. Га.

Гусыня Диккенсов: Га-га-га-га. Га-га. Га. Га-га-га-га-га.

Гусыня Теккереев: Га-га.

Гусыня Диккенсов: Га. Га-га-га-га.

Но даже если бы дочь Теккереев поняла каждое слово из разговора двух приятельниц-гусынь, от этого было бы очень мало проку для бедных старых Диккенсов, застрявших в горящем доме. Шарлотте Теккерей было меньше года; и хотя она прекрасно различала такие звуки, как «га» и «гу», и никогда не путала «ка-ка» с «пи-пи», ее заботливые родители все равно не поняли бы ни слова из того, что она бы им сказала.

Однако не все было так безнадежно. К счастью для родителей Эдди, помощь оказалась у них под рукой. Те читатели, которые еще помнят, о чем говорилось в первом эпизоде этой книжки, не откроют для себя ничего нового, если я скажу, что в шкафу под лестницей дома Диккенсов проживала Бормотунья Джейн.

Бормотунья Джейн училась на горничную, но провалилась на экзамене по итогам семинедельных выездных курсов по застиланию постели и с тех пор жила в темноте, сгорая со стыда. Она никогда не выходила из своего добровольного заточения. Пища в виде тонко нарезанных ломтиков (преимущественно ветчины) передавалась ей через узкую щель под дверцей шкафа. Если вы хотите узнать, каким образом она умывалась и ходила в туалет — если вы действительно хотите это узнать, — то я готов начертить специально для вас очень подробную и довольно сложную схему, по которой производились эти процедуры, но учтите, что этот чертеж влетит вам в копеечку. С какой стати я буду высылать его бесплатно?

Кроме родителей Эдди и Бормотуньи Джейн, в доме находилась еще одна живая душа — конечно, вы догадались, что речь идет о Доукинсе, скромном джентльмене, слуге мистера Диккенса, проживавшем на кухне, в корзине с оберточной бумагой. О нем уже упоминалось в этой книжке, но, к сожалению, я не запомнил, на какой странице он появляется в ней впервые. Помню только, что Диккенсы очень часто не могли вспомнить его имени и поэтому называли его в таких случаях Дафной.