Марианна Кожевникова - Простые вещи

Опять мелькают перед ним поля, перелески, и он искренне изумляется необозримым родным просторам после европейских лоскутных одеялок. У нас на горизонте — лес, у них — городок, а хорошо это или плохо, неведомо. Мыслями о европейских пейзажах Александр Павлович отвлекал себя от волнения, которое заполоняло его, захлестывало, хотя он старался не поддаваться.

Не так далека оказалась Тверь. К обеду он уже до нее добрался и снова удивился, до чего красивый, изящный город! Немного у нас распланированных городов, Тверь — один из немногих. А уж как на европейские не похож! Там городки узкие, тесные, сплошь каменные и стремятся вверх то там, то здесь острой башенкой, а наш вальяжно раскинулся на высоком берегу, опушил себя зеленью деревьев и поблескивает сквозь нее золотыми пузатенькими луковками. Там дома из камня, а у нас оштукатурены и покрашены. Где в Европе увидишь столько славных светлых с белыми колоннами домиков? Нигде. А у нас они желтые, розовые, салатовые. Летом глаз радуют и зимой на белом снегу теплом манят. Стиль называется русский классицизм, мы его любим.

Александр Павлович проехал по тверским площадям, отдал должное гению архитектора — каждая на свой лад хороша, и нанизаны одна за другой, как жемчужинки. А вот нужная Александру Павловичу улица располагалась на окраине и была не столько городской, сколько деревенской, посадской: палисадники, деревянные домики. Перед темно-зеленым забором он остановился. Дом тоже был темно-зеленым с облупившимися наличниками, вокруг него доцветал жасмин.

Столько лет медлил Александр Павлович, а тут вдруг его охватило страшное нетерпение: подхватив сумку с гостинцами — фруктами, вином, тортом — и парижскими подарками, он заторопился к калитке. В Твери, как в Посаде, калитки не запирались, и он побежал по дорожке к дому, но постепенно замедлил шаг, к крыльцу подошел уже спокойно. На крыльце стояла невысокая загорелая женщина — светлые глаза, из-под косынки волосы с проседью.

— Здорово, сын! — сказала она.

— Здорово, ма! — отозвался он.

Саня поднялся на ступеньку вверх, Ольга Николаевна спустилась на ступеньку вниз, и на середине лестницы они обнялись. Постояли. Посмотрели друг на друга, у обоих в глазах стояли слезы, но они улыбнулись и обнялись еще крепче.

— Папа звонил, предупредил, что на днях приедешь, — сказала она. — Сначала обедать, потом про Париж.

Саня смотрел на мать во все глаза: усталая, у губ горькая складка, но глаза светятся.

— А я тебе шляпку из Парижа привез, — сказал он, нагнулся к сумке, вытащил коробку и протянул матери.

Ольга Николаевна взяла коробку, открыла — там лежало нечто кремовое, воздушное, с широкими полями, не шляпка — парижский шик.

— Еще платье на пуговках, там теперь такие носят, — добавил Саня и протянул второй сверток, весь в мелких цветочках.

— Спасибо, сынок. Вова! — позвала она. — Иди! К нам Сашок приехал!

Они вошли на застекленную террасу, и туда же, открыв дверь из дома, вышел, хромая, грузный высокий мужчина, тоже загорелый, светлоглазый, с шапкой седых волос. Лицо у него было обрюзгшее. «Попивает», — молнией пронеслось в голове у Сани, и внутри все как-то съежилось. Он хорошо знал пьющих. По Посаду. Да и не только. Какой бы ни был хороший, а если пьет, беда. В нем уже грозовой тучей поднималась негодующая неприязнь. Но блеснула вторая молния, осветив пониманием: он не ехал так долго из-за ревности! Он ревновал вот к этому самому неведомому мужчине. Его он не хотел видеть! Саня взглянул на мать. Худая, напряженная, она зорко следила за ними. И гроза прошла стороной.

«Мы непременно станем друзьями, раз любим одну и ту же женщину» — повторил про себя Саня и крепко пожал руку Владимиру Алексеевичу.

— Рад, рад, — сипловато произнес тот. — Сейчас пообедаем, чайку попьем.

— Тут у меня торт к чаю, и еще я книжки свои привез, — проговорил Александр скороговоркой, снова наклоняясь к сумке. Вытащил торт, бутылку французского вина, пакет с виноградом и грушами, а следом стопку книг. — И еще Олежкины фотографии. Они с Инной в Австралии. Потом посмотрите.

Мать взяла фотографии, взглянула, улыбнулась:

— Самые последние. Мне Паша весной Олежку присылал. Хороший мальчик. А за книги спасибо. Сначала все твои переводы читали, а теперь не доходят до нас книги — провинция. — Ольга Николаевна все поглаживала, поглаживала томики, потом одной рукой ловко обняла их и прижала к груди, другой прихватила картонку. — Пойду примерю, — сказала она.